Цена предательства

Он выглядел великолепно — чистый, с аккуратно заплетенной косой, высокий, стройный, одетый в красный имперский мундир и белые обтягивающие его стройные ноги брюки. На нем были высокие сапоги из мягкой, хорошо выделанной кожи, широкий пояс с вставками из темных рубинов, плечи покрывал плащ из бледно-красного шелка. Он с озорной улыбкой осматривал нас хмурых, грязных, поверженных у его ног.

— Ну что ж, друзья, приветствую нас, — радостно провозгласил он. — Ну чего ж вы молчите, а, — он пнул Зака ногой, — а ты, герой, где ж твой громкий голос! Ну ничего, с тобой, друг, я поговорю скоро лично, мы с тобой все вспомним и вспоминать будем очень долго…

Зак, не желая доставлять ему удовольствия, молчал.

— Почему, Томеррен, почему, — тихо спросил из своего угла Лукас.

— Хочешь знать почему, — Томеррен попытался рассмотреть Лукаса, — ничего не вижу в этой темноте, он хохотнул, — ну как вы тут сидите, не понимаю, и вонища такая..;

— Почему спрашиваешь — это вы все меня создали, я ваше творение, — счастливо заявил он.

— Да и я сам Творец!

Я удивленно посмотрел на него, — «совсем свихнулся от счастья».

— Да, да, друзья, это небывалое по силе чувство быть Творцом истории. Вы все жили, суетились, мечтали, лепили свою глупую музыку, рисовали свои глупые картины! — Он стал ходить по нашей маленькой камере,

— Вы, кичились своей духовностью, своей двухтысячелетней историей, все такие великие носители Армадила не замечали меня маленького, ущербненького, ха, ха, — он зашелся в счастливом смехе, — а тут я, смешной зверек, пригретый великим Владыкой, ахнул как великое откровение в самую гущу вашей жалкой обыденной жизни. Я гениален! — Томеррен все больше возбуждался — Я разрушил все! — Так неуместно и несвоевременно только самое великое! Я велик! Я вас всех уничтожил! Представляете, друзья, я лично, вот этими руками, — он замахал руками в воздухе, — перерезал горло Владыке. Это чистый экстаз, это лучше секса! Я потом два дня не смывал его кровь с рук! — мы в ужасе уставились на Томеррена. — Вы, вы все меня создали, не замечали, не уважали! И Маришка ваша растоптала мою душу, насмехалась надо мной, Рем, жалостливый придурок, так трогательно заглядывал мне в глаза, когда отказывал мне в Армадиле! Ненавижу! — вскричал он.

— Зато теперь я счастлив, — я их всех имею каждый день, знаете, за последние два дня в Ардоре не осталось ни одной девственницы, ну почти, — он захихикал, вся креландская армия работает над этим.

Сай зарычал.

Томеррен гордо посмотрел на него:

— Я счастлив! Я так счастлив! А что такое счастье? Насыщенная, наполненная гордость. Я теперь лучше, могущественнее всех на свете!

— Вы все виноваты! — продолжал он, — Если б все меня любили, я в себе нашел бы бесконечные источники любви. Зло порождает зло; первое страдание дает понятие об удовольствии мучить другого; идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности: идеи — создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует.

Мы молчали потрясенно.

Томеррен счастливо улыбнулся, — ну чего вы все угрюмые такие а? А я за вами пришел, — он потер руки, — у нас тут мальчишник наметился, вот, думаю, а друзья то, скучают наверное. Император разрешил пригласить и моих товарищей.

С этими словами он махнул рукой кому-то сзади. В нашу темницу вошли солдаты, отстегнули нас, и пинками и тычками заставили идти за Томерреном. Нас вывели на улицу.

Солнце давно село, и только серебристый месяц освещал неверную дорогу. На темном небе мелькали звезды. Нас вели ко дворцу.

Спотыкаясь из-за узких ножных кандалов мы вошли в малую колонную залу дворца. Несказанной красотой славится малый зал, мы часто бывали приглашены сюда на прекрасные балы, организованные Лариоттой, мамой Рема. Многочисленные колонны были украшены изысканными резными орнаментами, полы и стены вырублены из разноцветного мрамора, вниз с потолка спускались похожие на деревья серебряные светильники. Можно было бы сказать, что место это не извне освещается солнцем, но что блеск рождается в нем самом: такое количество света распространяется в этом прекрасном помещении. Чистым золотом выложен потолок, соединяя с красотой и великолепие; соревнуясь в блеске, его сияние побеждает блеск камней. С той и другой стороны — две галереи; и у них потолок является куполом, а украшением золото.

По приказу Томеррена нас привязали к огромным мраморным колоннам, заведя наши руки назад, заставив прижаться к резным колоннам спиной. В зал ввели Рема. Я с тревогой осмотрел его — вздохнул облегченно, не заметив новых повреждений на Владыке.

К Рему подошел довольный Томеррен: