Последний раз бросаю взгляд на лестницу. На площадке Андрей Семенович поддерживает под локоть практически повисшую на нем Ирину Львовну. Глаза зажмуриваю, еле переставляя ноги.
Выхожу на улицу, глотнув свежего воздуха. Один из охранников тут же забирает чемодан и кладет его в багажник моей машины. Закрываю ладошкой рот, чтобы не закричать от боли потерь. Голова начинает раскалываться, а за грудиной сильно печет.
Душа давно уже погибла. А замершее сердце пытается сделать хоть один удар.
Пора возвращаться домой, позабыв об этом месяце с Тимуром как о сне, наполненным и счастливыми моментами, и ужасающими событиями. Договор закончен. Деньги за операцию и на помощь фирме я обязательно верну, а пока… стоит подумать о своей семье. Ехать к самым дорогим для меня людям.
Глава 37
Тук-тук. Еле слышный стук в дверь вырывает из затуманенного сознания. Трясу головой, чтобы сообразить, в каком времени пребываю. В реальности или созданной в мозгу иллюзии.
На столе початая бутылка виски. В комнате сплошной беспорядок. Куча разбитых, сломанных вещей. Во рту сухо как в пустыне. Горло саднит от громких криков накануне. Башка раскалывается. В сердце огромная, зияющая дыра.
Еле встаю на ноги. Шатает как в сильнейший шторм. Упираюсь ладонями в столешницу и тяжело дышу. Стараюсь мозги проветрить. Бесполезно. Словно кромешная тьма кругом, что тянет еще больше опуститься на самое дно. Почувствовать себя дерьмом, коим я собственно и являюсь.
Слова Алисы навечно внутри отпечатались сильнейшим ударом под дых. Проникли и понеслись по крови, как настоящий вирус. Как опасная пандемия, которая должна мне принести смерть. Уничтожить. Дать ощутить то, через что она прошла пять лет назад.
Алиса ад пережила. Была на грани. У черты, после которой уже нет возврата. Одна, наедине с нестерпимой болью. С опустошением внутри.
От самого себя становится тошно. Мерзко. Все как в тумане. Как в черной бездне, где демоны разрывают душу на части и громко хохочут над моими жалкими попытками выбраться из их цепких лап.
Мерзавец. Подонок. Ублюдок.
Я просто ползучая тварь. Требовал, чтобы она все рассказала о прошлом. Чтобы подчинялась мне. Была моей игрушкой. Красивой куклой в руках настоящего монстра, упивающегося ее беспомощностью. Радующегося, что именно ко мне она пришла. Что я стал спасителем ее семьи. А на деле просто…
— Аааааааа! — ору на всю комнату, кидая со всего размаху первое попавшийся в руку предмет.
Внутри все разрывается. Уничтожается по щелчку пальцев.
Идиот. Урод. Мразь.
Не выяснив ничего, поверил на слова близким людям, что отравили своей ложью. Сделали из меня дурака. Выставили любимую девушку обманщицей, предательницей. Не дали с нею рядом быть. В самые трудные, жестокие моменты в жизни.
Стук повторяется. Еще громче. Бьет по мозгам. В ушах отдает оглушающим набатом. Словно вилкой по стеклу режут.
Да дайте мне спокойно упиваться жалостью к себе. Пусть весь мир катится к чертям. Мне насрать на все. Каждый вдох подобен смертельному удару. Как будто серную кислоту разлили по всей комнате, и вот она проникает в легкие. Отравляет. Убивает. Медленно и мучительно. Как я того заслуживаю.
— Пошли все нахуй! — ору из последних сил.
Слабость во всем теле. Когда я последний раз ел. День назад или два? А может, уже целую неделю тут сижу и просто прикладываюсь к очередной бутылке?
Под ногами разбитое разноцветное стекло. Осколки так и манят взять их в руки и что-нибудь натворить. Сделать себе еще больнее. Ведь разве я достоин жить после того, что причинил Алисе?
— Тимур, открой мне дверь. Пока я ее не выломал.
Строгий, грозный голос отца. Недаром он столько лет военным служит. Должен иметь командирский, жесткий характер. Который сейчас на мне применит. А мне, блядь, нахрен это не нужно.
— Сынок, я хочу проверить, как ты там. Уже три дня не выходишь из комнаты.
Ну хоть не неделю. Хотя, кажется, что вечность тут сижу.
Еле передвигая ногами, дохожу до двери. Проявив максимум усилий, открываю. Тут же яркий свет бьет по глазам. Морщусь, зажмуриваюсь. Хватаюсь за голову, вновь уплывая в темноту.
— Что тебе нужно? — падаю в кресло, смыкая веки.
Как же хочется послать его к черту. Но совесть не позволяет. Родной все-таки человек.
— Сколько ты выпил, сынок? — спокойно, как будто ничего страшного не произошло, и его отпрыск не превращается в заядлого алкоголика.
— Какая на хрен разница? — равнодушно пожимаю плечами, ощущая сильные удары по затылку. К горлу горечь подступает. — Две или десять бутылок? Разве это имеет какое-то значение?
— Снова повторяются события пятилетней давности, да?
Машу на него рукой, громко фыркая. Мне ни к чему нравоучения. Не маленький ребенок, нуждающийся в совете родителей. Я сам, своими собственными руками уничтожил все то хорошее, что могло у нас с Алисой получиться.