В гостинице действительно была оранжерея или, вернее, частично застекленное помещение с искусственным гротом, экзотическими растениями и фонтаном. Господин
Монфис, по-прежнему в глубоком трауре, с платком в руке, с влажными, воспаленными ноздрями, расположившись в плетеном кресле, курил сигару. Рядом с ним сидел человек, чье лицо показалось Мегрэ знакомым.
– Представляю вам своего адвоката, мэтра Лелу. Отныне мэтр Лелу будет защищать мои интересы в Париже.
В противоположность тощему Монфису Лелу был весьма упитанным; на столе перед ним стоял большой стакан, из которого он потягивал коньяк.
– Добрый день, комиссар… Присаживайтесь… Мой клиент…
– Однако я не знал, что господину Монфису уже требуется адвокат, – прервал его Мегрэ.
– Не адвокат, а поверенный в делах! Ситуация выглядит и теперь достаточно запутанной, и до тех пор, пока завещание не будет найдено…
– Кто сказал вам, что завещание существует?
– Позвольте, но ведь это очевидно!. Такая деловая женщина, ведущая денежные операции, как госпожа Буанэ, урожденная Казенов, не могла не подготовить…
В эту минуту в оранжерее появились госпожа Монфис и ее пятеро сыновей, шедшие гуськом по росту.
– Извините нас, – сказала супруга со скорбной, приличествующей случаю улыбкой. – Мы уезжаем, Анри! Мы едва поспеем на вокзал. До свидания, господин комиссар…
До свидания, мэтр Лелу… Вы не слишком долго застрянете в Париже, Анри?
Дети по очереди поцеловали отца. Слуга ждал с вещами. Когда семья его удалилась, Анри Монфис налил себе рюмку коньяку, не спрашивая, налил рюмку Мегрэ и заговорил:
– Я счел своим долгом, господин комиссар, и прежде всего долгом в отношении своей семьи, обратиться к юристу, который отныне будет держать с вами контакт, и…
Из носу у него текло, Монфис едва успел вытащить платок из кармана. И тут он с удивлением увидел, что комиссар встает и берет со стула свой котелок.
– Но куда же вы?
– Я охотно приму мэтра Лелу в своем кабинете, когда он найдет нужным сообщить мне что-либо, – ответил
Мегрэ. – Всего хорошего, господа.
Анри Монфис не мог прийти в себя от изумления.
– Да что это с ним? Что на него нашло?
Адвокат, развалившись в плетеном кресле и согревая в пухлой руке рюмку с коньяком, сказал бодрым тоном:
– А вы не обращайте внимания… Уж он такой… Видите ли, эти полицейские не любят иметь дело с законниками. Увидев меня у вас, он почувствовал себя задетым.
Можете во всем на меня положиться…
Он замолчал, озабоченно откусывая кончик предложенной ему сигары.
– Можете мне поверить…
Первые выпуски вечерних газет опубликовали снимки похорон. На одном из них был запечатлен Мегрэ у могилы
Сесили, рядом с ним виднелась фигура диакона с кропилом в руке.
И Журдан, дежуривший у дома в Бур-ла-Рене, где в окнах уже начал зажигаться свет, и начальник полиции, не знающий, что ответить прокурору и беспрестанно звонивший комиссару из своего кабинета, и госпожа Мегрэ, начищавшая медные кастрюли, были бы немало поражены, увидев сейчас комиссара, который, засунув руки в карманы, с трубкой в зубах и нахмуренным лицом прогуливался по бульвару Монпарнас. Вот он замедлил шаг перед яркими афишами кинотеатра с непрерывной программой и, подойдя к окошку кассы, буркнул:
– Один билет на балкон…
Затем он покорно последовал за девушкой в черном шелковом платье со строгим воротничком, которая повела его по темному залу, освещая путь узким лучом карманного фонарика.
– Простите… Простите, пожалуйста.
Он протискивался между рядами, всем мешая и наступая на ноги сидящим.
Он не знал, какой здесь идет фильм. Слишком громкие и неизвестно откуда идущие голоса наполняли зал, а на экране в это время капитан судна грубо швырял молодую девушку на диванчик в своей каюте.
«А! Ты следишь за мной!..»
«Пощадите, капитан Браун… Если не ради меня, то хотя бы ради…»
– Извините, – произнес чей-то робкий голосок справа от комиссара.
И соседка вытащила из-под Мегрэ полу своего пальто.
Глава 3
Мегрэ согрелся. Он «угрелся», как он говорил, когда был ребенком, и, если бы в зале вдруг зажглись люстры и осветили его, лицо и поза комиссара явили бы собой воплощенное блаженство: он сидел, откинувшись в кресле, полузакрыв глаза, засунув руки в карманы и подняв воротник своего толстого теплого пальто.
На самом деле все это было маленькой хитростью, самообманом, на который он шел в те минуты, когда переутомлялся, напряженно размышляя над одним и тем же, и чувствовал, что его мозг работает вхолостую.
Будь теперь лето, он уселся бы на террасе кафе и, полуприкрыв веки, поджаривался бы на солнышке перед кружкой пива.