Целый осколок (СИ)

— Счас исправим, святой отец! Он все увидит!

Леонардо не смотрел как человечек громко сопя распустил завязки рваных штанов, как вытащил на свет что-то бугристое, сизое и длинное, мало напоминающее человеческий пенис. Он не видел безумного оскала человечка, роняющего слюни и сладострастно постанывающего, возящегося между раздвинутых ног ребенка. Не видел брезгливых взглядов членов малого трибунала, остекленевших в настойчиво демонстрируемой тупости глаз конвоиров. Не видел он и наполненных болью и страданием глаз матери девочки. Он смотрел только на Ксандра, на его искривленное судорогой лицо, его веки, заведенные сильными пальцами Себастьяна ко лбу. Леонардо ждал.

— Ксандр! Ксандр! Ксандр! Скажи им! Скажи все! Ксандр! Ради дочери, Ксандр!

— Мамочка! Мама! Спаси меня! Мамочка! Мне больно, мама! Он мне… Я! Папа! Папочка! Спаси папа!

И он дождался. Арбалетчик глухо зарычал, а потом заорал, оглушительно завопил, рвя напрочь голосовые связки:

— Стойте! Остановите зверя, твари! Я буду говорить!

— Амати, оставь девочку. Амати!

Но зверь в человеческом обличье его не слышал. Обезумевший, ослеплённый похотью, он рыча пытался всунуть, втолкнуть в кровоточащее влагалище ребенка свое чудовищное орудие. Только дикое несоответствие размеров не позволяло ему это сделать. Девочка давно потеряла сознание и непроизвольно судорожно вздрагивала, слабо вскрикивая от невыносимой боли.

Стремительный шаг, рывок за шею, основание правой ладони сильно бьет в подбородок, оглушая похотливую мерзость. Левая рука не разжимаемой клешней хватается за голень, вздергивает тело человечка вверх, переворачивая его вниз головой. Косой взмах извлеченной из ножен дагой и на пол шмякается фонтанирующий кровью кусок плоти. Из жаровни выцепляется раскаленная до багровости полоса железа. Дикий, иступленный вой прижигаемого раскаленным металлом человечка, дребезжащий звон кинутого на пол уже ненужного предмета.

— Эх Амати Рато, Амати Рато. Какой же ты глупец! — Леонардо с чувством сплюнул на воющий кусок мяса — Я всегда держу свое слово, Амати. И ты съешь свой член. Сырым, как я тебе и обещал. Но это позже.

Леонардо резко развернулся к арбалетчику:

— А ты держишь свое слово, Ксандр? Надеюсь, ты понимаешь, исследуемый Ксандр, что мы сможем легко найти взамен этого — короткий кивок на затихшего и жалобно скулящего человечка — что-то подобное, если не хуже?

— Я… Я держу свое слово. Я буду говорить. Но прежде я хочу заключить с вами сделку, нелюди.

— Сделку? — отец Родригес, все это время, просидевший каменным изваянием, распрямленной пружиной подскочил со стула — Церковь не заключает сделок с врагами рода людского!

— Может вначале выслушаем его условия, отец Родригес, прежде чем так категорично все отвергать, не узнав самой сути соглашения?

Отец Родригес щелкнул камешками четок, задумчиво поскреб щетину на подбородке:

— Впрочем, вы в своем праве, министр наказаний Леонардо. Это в вашей прерогативе. Не возражаю.

— Говори свои условия Ксандр.

Арбалетчик замерший и напряженный, сипло выдохнул, заговорил немного невнятно из-за кожи во рту, проглатывая окончание слов:

— У меня два условия. Всего два. После того как я вам все скажу, вы отпустите мою жену и дочь и… И убьете меня. Сразу же.

Леонардо чуть помедлил, обдумывая сказанное Ксандром, мысленно повращал фразы, переставляя слова, наполняя их другим смыслом и двойным значением, но подвоха не нашел и не разглядел.

— Принимается. Но с одной поправкой.

— Какой еще поправкой изувер?! Я скажу тебе все, абсолютно все! Клянусь в этом именем Иннеада!

— Ты клянешься Именем Иннеада? Кто это? Или что это? — Леонардо недоуменно вздернул бровь.

— Это бог мертвых у проклятых эльдар. Это очень серьезная клятва, брат Леонардо. Нерушимая клятва. Странно, что вам не известен пантеон эльдар и имя их главного бога. При таком великолепном, хм, домашнем образовании как у вас.

Отец Родригес вновь щелкнул камешками четок. Щелчок вышел угрожающим, предостерегающим об опасности, намекающим.

— Я знаю только то, что ничего не знаю. Это цитата — глухо буркнув, пояснил Леонардо в ответ на зеркально вздернутую бровь отца Родригеса.

— И кто же это изрек? Очень емко и осмысленно. Я бы сказал, чеканно!

— Кто-то из древних мыслителей, отец Родригес. То ли Платон, то ли Сократ, то ли Аристотель. А может и кто-то другой. Я точно не помню, уж простите меня, отец Родригес. Мое домашнее образование в действительности не такое и уж полное, как мне ранее казалось.

— Понимаю вас, брат министр, понимаю. Горек и пуст вкус воды из источника разочарований. Я вот тоже, поверьте, начинаю сомневаться в полноте своих знаний — мне не известны такие мыслители древности как некий Платон, Сократ… И кто там вами еще назван?

— Аристотель.

— Да-да, Аристотель. Гречские имена, это без сомнения, но они совершенно не знакомы мне. Как и их труды. Без всякого сомнения мудрые и наполненные знанием.

— Человек не может знать все. Это ему не по силам.

— Тоже цитата, брат Леонардо?

— Нет. Это моя мысль, отец Родригес. Только моя.