Целый осколок (СИ)

Арбалетчик на ремнях застонал-зарычал, рванулся и вдруг успокоился, ощерился в торжествующем оскале, словно принял какое-то важное решение и намерился его осуществить. Но не смог. Мастер Слова быстро и ловко ухватил его за лицо левой рукой, правой стремительно мотанул вокруг головы широкую кожаную полоску, вбил ее, затягивая и проталкивая пальцами между зубов арбалетчика. Встряхнул чуть прикушенными пальцами и довольный собой и проделанным, ворчливо произнес:

— Ну вот! И болтать не помешает и язык себе не откусит! А то ишь шустряк какой, сбежать от меня задумал! — и тут же поправился — От нас, то есть.

Леонардо недовольно нахмурился — а ведь мог этот низший преподнести столь досадный сюрприз, мог. Раз и откусил он себе язык, два и захлебнулся кровью, три — у него море проблем, четыре — отец Родригес торжествует. Неприемлемо! Еще одно напоминание, еще одна зарубка — низшие способны неприятно удивить. Ему нужно быть более внимательным и предусмотрительным.

— Мастер Черри! Будьте добры, закрепите… Гм… Устройте на вашем crucis девочку. И как … — Леонардо недолго помолчал, подбирая слово, затем мысленно махнул рукой — ну и что, что он повториться? — И как устроите, срежьте с нее одежду. Всю одежду. Конвой!

— Слушаем вас, святой отец!

— Заключенного Амати Рато в допросную.

— Будет исполнено, святой отец! — кулак в перчатке из грубой кожи глухо стукнул в надраенную до зайчиков в глазах кирасу с выбитым на ней Священным Бесконечным Кругом и через пару минут в допросную вволокли человечка в цепях. Именно человечка. Немного горбатого, подслеповато щурившегося, с худыми голенастыми ногами, виднеющимися в зияющих прорехах остатков штанов. Рубахи на человечке не было. Торчащие ребра, судорожно дергающийся кадык, затравленно мечущийся взгляд. Он был жалок на вид, он был грязен и неимоверно вонюч. Он был подобен таракану, подобен мокрице. Один шлепок тапком и все, эта погань более не будет оскорблять своим видом и существованием этот мир. Но это только на первый, на не внимательный взгляд. Если приглядеться, то становились видны плотные пучки жил под годами немытой кожей, узловатые бугры тяжелых суставов, сумасшедший, звериный, тщательно прячемый блеск глаз. Человечек был опасен. Не как лесной матерый хищник, а как существо из темных подземелий, подлый обитатель мрака туннелей коллектора, как крыса. Леонардо непроизвольно глянул на отца Родригеса — да, похожи, очень похожи. Как дальние родственники. Троюродные братья, например. Только отец Родригес более матер и опасен. Не силой, разумом.

— Хочешь вина, Амати Рато?

— А… А мне разве можно, святой отец?

— Можно.

Леонардо сунул в скованные кандалами руки флягу. Шумно и быстро задвигался выпирающий кадык человечка, жадно проталкивая внутрь крепленную спиртом суррогатную кислятину. Долгая отрыжка, звон цепей при вытирании пролитых на подбородок капель.

— Спаси вас Господь, святой отец.

— Пожалуйста, Амати Рато.

Опустошенная фляга небрежно отброшена в сторону.

— А ее хочешь? — Леонардо скупым жестом перевел взгляд от себя на обнаженное тело девочки, распятой удерживающими ремнями на crucis. Человечек протяжно выдохнул, жадно облизнулся:

— Ее тоже… Хочу. Тоже можно?

Голос Леонардо подобен хлещущей плети-шестихвостки:

— Не забывайся, Амати Рато! Добавляй — святой отец!

— Да-да, святой отец! Простите, простите меня, святой отец! Ее тоже можно, святой отец?

— Да. Ее тоже можно. Только ты не спеши, Амати. Сперва поводи там, потыкай своим причиндалом. Пусть ее отец и мать насладятся зрелищем, пусть проникнутся.

— Мать и отец, святой отец? Тут они?

— Да. Вот ее мать, а вот ее отец — Леонардо поочередно указал на беззвучно стонущую Паккету и висящего на ремнях с закрытыми глазами арбалетчика.

— Это… Это сладко, это будет очень сладко святой отец! Спасибо вам, святой отец! А вам за это ничего не будет? Ой, простите меня, святой отец! Я из чистого… Я за вас, это… Вы так добры к несчастному, Амати, святой отец!

— Мне ничего не будет. А вот если ты будешь настолько глуп, Амати Рато, что без моего дозволения засунешь свой член в ребенка, то я — Леонардо выдержал паузу, всматриваясь в глаза человечка и на долю мгновения позволяя себе сверкнуть в глазах расплавом золота — Я лично тебя кастрирую и заставлю сожрать тебя твой собственный член и яйца. Медленно и тщательно прожёвывая. Сырыми. Ты мне веришь, Амати?

Человечек неожиданно рухнул на колени, попытался обхватить ноги Леонардо скованными руками, взвыл визгливо и надсадно, оттаскиваемый прочь конвоем:

— Верю! Я верую! Я буду послушным, святой отец! Я сделаю все как вы скажете! Святой отец! Я только потрогаю! Святой отец, прошу вас! Только потрогать! Потрогать! Потрогать! Молю вас, святой отец!

— Отпустите его — Леонардо легко пнул носком сапога, распростершегося в ниц на полу допросной человечка — Ну, что же ты разлегся, Амати? Вставай, иди к ней и делай, что ты там делаешь с детьми. Только не шали! Помни мое Слово!

— Себастьян!

— Да, господин святой отец!

— А почему у исследуемого Ксандра закрыты глаза? Он должен это видеть.