Целинники

– У нас-то там перед нашим отъездом как раз грибы начались. После дождя пошли с ребятами, одних белых боровиков больше двух десятков насобирали, да обабков с полсотни. А до того с мамой за черникой ходили, она ведро, да я ведро. Варенья наварили, что с собой не привезли, мама в посылках пришлет. Ребята вона литровую банку варенья в два дня съедают…

Илью эти разговоры не прошибали. Ему богатства родных лесов были до лампочки, он мучился думами, почему его «не двигают». Тем не менее, Зинаида не прекращала методичного «давления»:

– Мамину корову доила. Господи, как же ее легко доить. Там все коровы спокойные. Ее доишь, а она ни головой не мотнет, ни хвостом, не взбрыкнет, не ворохнется. А тут? Все дерганые, бошками мотают, только успевай от хвоста уворачиваться. А почему? Потому что там у нас пастухи пешими их пасут и почем зря кнутами их не стегают. А здесь… казахи эти верхом на лошадях их пасут, как баранов, кнутом чуть что колотят, вот коровы и бегают по степи как оглашенные. Какое с такой пасьбы может быть у нее молоко? Да и трава тута… рази ж то трава, с нашей не сравнить…

Илья и тут не реагировал и вообще старался разговоры о ферме и надоях обходить стороной, ибо так и не смог выполнить своего обещания пристроить жену на легкую работу. Зинаида все эти пять лет, так же как и в Горбылихе работала на ферме дояркой. Впрочем, это как раз ее совсем не тяготило, работа ей была привычна и она за нее мужу не пеняла. Она просто с каждым днем все более ненавидела эту «дорогу длинную», что привела ее сюда, эту «землю целинную», эти «яснозвездные ночи». Она хотела жить под облачным тверским небом, среди лесов, хотела дождей, грибов, ягод, того к чему привыкла с детства. Илья стойко выдерживал нытье жены. Даже в середине августа, когда началась уборка скудного урожая 1965 года, и она стала причитать, что сейчас в Горбылихе малина уже почти отошла и начали собирать бруснику, а за ней и клюква поспеет… И это молча выдерживал Илья. Тогда Зинаида изменила тактику, заговорила совсем о другом:

– Вчера с Оксанкой Мельниченкой говорила. Они со своим хотят на будущий год к себе на Украину воротиться.

– Ну и пускай ворочаются, не большая потеря, – равнодушно отреагировал Илья.

– А знаешь, что еще она сказала?… Говорит, рано или поздно все кто приехал отсюда уедут. Сами не уедут так их дети, могилы родителей здесь побросав. Потому что земля эта не наша, – произнося последние слова, Зинаида понизила голос, явно не желая, чтобы ее услышали делавшие в другой комнате уроки сыновья.

– Как это не наша, а чья же?… Советская это земля, чья же еще, – на этот раз не смог не выразить удивление Илья.

– Мельниченчиха с пастухами разговаривала. К одному из них, Нурболу Курмансеитову какой-то родственник, дед уже старый совсем приехал. Так вот он Нурболу и сказал, вся земля эта, вся степь от Волги до Иртыша казахам всегда принадлежала, дескать, здесь еще наши деды-прадеды скот пасли, так и быть всегда должно. Говорил, что все эти поля, поселки, пройдет время и ничего этого не будет. Казахские аулы снова будут здесь и их скот пастись. Еще говорил, что до семнадцатого года по всей степи казаки хозяйничали, что в станицах на Иртыше и реке Урале жили. Их там царь посадил, чтобы казахов в страхе держать. Они казахов унижали, грабили, степь у них кусок за куском отрезали. За то аллах их наказал, сгинули казаки без следа. А сейчас советская власть новых хозяев сажает, целинников, чтобы они уже всю степь у казахов отобрали и распахали. Целинники, говорит, тоже сгинут, как те казаки, а мы казахи останемся…

На это Илья спокойно отреагировать никак не мог, вскочил, закричал:

– Врет калбит косоглазый, крепка советская власть, это тебе не царская, она вон даже фашиста сломала, в космос полетела, атомную бомбу выдумала! Не с калбитскими куриными мозгами с ней тягаться. Где этот дед сучий, завтра же позвоню, особиста на него натравлю, он у меня в Магадан загремит!..

Зинаида и сама уже была не рада, что затронула эту тему. Немало усилий она приложила, чтобы успокоить мужа и уговорить его не «закладывать» деда совхозного пастуха. Вообще, о бригадире Черноусове в поселке шла дурная молва – уж слишком он в отношениях с подчиненными любил в качестве основного аргумента использовать кулаки. Не хватало, чтобы к нему же еще и прилепилось клеймо стукача.