Целинники

Витька инстинктивно тянулся к матери в поисках защиты и ее мнение в спорах с отцом принимал как единственно верное, как и все ее житейские постулаты, в том числе и то, что в Горбылихе значительно лучше, чем на Целине. Со временем он также как и мать уверовал, что отсюда надо уезжать, возвращаться в родную деревню. Единственно, что ему было жаль здесь терять, так это друга, Якова Шоля. Казалось, они совсем друг на друга не похожи эти двое мальчишек: бесхитростно-честный Яшка, и в значительной степени себе на уме Витька. Тем не менее, они, казалось, и дня не могли прожить друг без друга. Витька иногда в сердцах, например, выговаривал Якову:

– Ну, Яшка, ну и лопух же ты… Зачем училке признался, что параграф не выучил? Я вот тоже не выучил, но смолчал, а меня и не спросили…

– Но, как же я мог, она же спросила, все ли приготовили урок, – простодушно лупал своими честными глазами сын кузнеца.

Бывая в доме друга, Витька восхищался не столько чистотой и особой аккуратностью их домашнего убранства, сколько тому, как то жилище было благоустроено и удобно для жизни, особенно в сравнении с такими же стандартными квартирами прочих целинников. Обычно слив водопроводной воды зимой в тех квартирах замерзал, и потому почти повсеместно под раковины приходилось ставить ведра и выносить помои вручную. Шоль-старший сумел сделать утепленный слив, который не замерзал даже в сорокоградусные морозы. Обычную стандартную печку-голландку, он так искусно выложил цветной плиткой, что она смотрелась как покрытая изразцами, напоминая произведения искусства. Полы у Шолей всегда блестели, оконные рамы в самые лютые холода никогда не «сифонили», и телевизор действительно показывал лучше всех в поселке. Много чего понравилось Витьке у Шолей, и потому домашние вопли отца, что у «фашистов учиться нечему»… Конечно, он не считал друга и его семью фашистами, более того с детства в его сознании засела мысль противоположная отцовскому «лозунгу»: уж если у кого и учиться, в первую очередь бытовому обустройству, так это только у немцев.

Впрочем, не все немцы в поселке оказались такие как семья Шолей. Некоторые не то обрусевали, не то осовечивались так, что глушили водку и самогон наравне с последними русскими забулдыгами. Среди немок случались и «девицы легкого поведения». Особой известностью на весь совхоз пользовалась некая Эля Фишер. Ей частенько приходили «выдирать косы» обозленные на нее женщины и девушки, а ее собственная бабка, за всю свою жизнь, так и не научившаяся правильно складывать русские выражения, в разговорах с другими старухами иногда не сдерживалась и в сердцах «характеризовала» свою внучку:

– Наш Элька плять!.. У нее всегда п… полный х…

Но чего среди немцев не наблюдалось, ни среди мужчин, ни среди женщин, среди них совсем не было лодырей и хулиганов. Они все без исключения отличались трудолюбием и дисциплинированностью, даже пьяницы и распутницы. Среди русских и других славян по степени трудолюбия имелось три естественные ипостаси: лентяи, «середняки» и трудяги. Явно превалировали «середняки», а среди лодырей наблюдался определенный процент хулиганского и даже откровенно уголовного элемента. Последние жили по принципу: на меня где сядешь, там и слезешь. С такими особенно мучались бригадиры. Даже такой рьяный мордобойца как Илья Черноусов побаивался их трогать, они были горазды делать подлянки в отместку, а отдельные вполне могли и «пришить бугра». А вот среди казахов вообще не имелось работяг. Правда, откровенных лентяев тоже не наблюдалось, как и приблатненных. Но работа в совхозе в основном была не их работа, к ней у потомственных степняков не лежала душа. Если пастухами они еще могли быть неплохими то, что касается основной специализации совхоза, производства зерна, в этом дели они являлись, как правило, никудышными пахарями, сеятелями и уборщиками урожая.

Толчком, подвигшим Зинаиду к принятию окончательного решения перебираться на родину стала совокупность двух событий. Сначала уже в зиму 1967 года сильно заболел младший Витька, простудился и слег. В Горбылихе простуды обычно лечили посредством русской печки-лежанки, которые имелись в каждой избе. Больной отлеживался на этой печки и еще отпаивался чаем с малиновым вареньем. Здесь не имелось такой печки, да и те банки варенья, которые присылала бабушка, к тому времени уже были съедены. Медленно поправлялся Витька в плохо держащем тепло щитосборном домике. Иногда температура у него поднималась до 40 градусов. Днем ее сбивали лекарствами, а ночью она поднималась вновь. Зинаида постоянно отпрашивалась с работы, дневала и ночевала у постели любимого сына. Лишь через месяц, осунувшийся и похудевший Витька, пошел на поправку.

– Была бы здесь наша печка… – сколько раз за время болезни сына слышал Илья эти причитания жены, что уж и реагировать на них перестал.