Цель вижу (СИ)

Следующим утром я уже стояла в лаборатории с собранными наработками, блокнотом и ручкой, не найдя лишь парочки вещей для успеха — светлых идей и желания что-то решать. Голова была тяжёлой — весь день вчера провела в полуразрушенной церквушки, где там же и заснула, проснувшись лишь ранним утром от того, что продрогла до костей, ведь алкоголь меня, увы, больше не грел.

Смывать сопли и слёзы пришлось в экстренном порядке, как и приводить себя в состояние боевой готовности, которое я назвала «Мы и сами с усами». До бороды Пятого мне, конечно, было далеко, но у меня, к ужасу, тоже над губой рос едва заметный пушок, так что можно было быть уверенной, что я не пропаду.

Думать о судьбе Пятого было страшно, но ясно было одно — увидеть его мне удастся либо на том свете, либо на смертном одре, когда я стану старой полубезумной бабулькой, которую он придёт прикончить из жалости. Комиссия теперь будет следить за каждым его чихом, а за мной, ясен-красен, уже сейчас ведётся наблюдение.

Как в таких условиях что-то предпринимать было для меня загадкой, но надежда всё же была. Надежда на тот ворох бесценных данных, которые я ему любезно протолкнула в рот, а ещё на мозг Пятого, который должен понять, что моя сумбурная прощальная речь содержит в себе цифры, которые и являются паролем для флешки.

Весь мой план, разработанный в спешке и по наитию, содержал в себе слишком много «если». Потому надо было готовить новый на случай, если Пятый плюнет на меня с высокой колокольни, как и любой нормальный человек, и свою жизнь посвятит себе, а не спасению придурковатой девицы.

Впрочем, давая ему чип, я и не надеялась на то, что он попытается меня спасти — Комиссия быстро охлаждает благородные порывы. Мне лишь хотелось, чтобы хоть у него всё сложилось хорошо. Пусть отобьётся от Комиссии, найдёт семью или создаст новую и будет пить свой дрянной кофе хоть каждый день, точно зная, что в любой момент может пополнить его запасы.

Червячок обиды, появляющийся, стоило мне представить этот сценарий, был категорически против, чтобы счастливы были без него, а задавить его почему-то не получалось. Но я старалась. Правда.

Работать я начала с особым энтузиазмом, который быстро смывало, когда я невольно обращалась к Пятому, стоило мне засомневаться или найти что-то любопытное.

Нервы не выдержали к позднему вечеру, когда я, бросив расчёты, пошла домой. Ноги сами привели к подвалу, в котором жил Пятый. Зашла я к нему в обитель лишь один раз и, поразившись сумасшествию из книг, смятых бумаг и цифр, начерченных прямо на стенах, решила посещать его как можно, можно реже.

Я спустилась по ржавой лестнице и обвела взглядом окружение — казалось, будто хозяин вышел пару мгновений назад и вот-вот вернётся. Фонарь робко мигнул, тут же загораясь.

Осторожно сев на постель, я с тихим вздохом упала на подушку и, почувствовав знакомый запах из пота, кофе и чернил, едва слышно всхлипнула, тут же откидывая подушку в сторону и яростно стирая слёзы с глаз — обещала себе попусту не реветь же, ну!

Успокоившись, я обратила внимание на комод, который в творящемся безумии смотрелся до жути несуразно своей чистотой. Отодвинув первый ящик, я воровато оглянулась, будто в любой момент из голубой вспышки мог выпрыгнуть Пятый и наорать, и сгребла в руки все вещи, скидывая их на кровать.

Первой в глаза бросилась фотография, на которой были изображены дети с пожилым и строго одетым мужчиной. На всех была одинаковая школьная форма, и если надеть на них маски, то они были бы полной копией детей из газеты, статью про которых я с воодушевлением показывала отцу.

Я нежно провела пальцем по месту на снимке, где был изображён самодовольно смотрящий в камеру ребёнок, в котором можно было увидеть черты Пятого, и тепло улыбнулась — надо же, каким он был красивым. Попади он в обычную школу, то его самомнение ещё в тринадцать лет пробило бы собой все мыслимые пределы.

Академия «Амбрелла» состояла из удивительно непохожих друг на друга детей как по внешности, так и по характеру. Это я поняла из рассказов Пятого, который о семье говорил редко, но всегда с едва заметной нежностью, которую он упорно пытался от меня скрыть.

Я отложила фоторамку в сторону, взяла в руки книгу и с удивлением подняла брови, прочитав название: «Экстраординарная: Моя жизнь под Номером Семь». Не удержавшись, я прочла аннотацию и поняла, что сегодня не засну, пока не изучу её от корки до корки. Книга была потрёпанной — было ясно, что её часто листали, а на некоторых страницах можно было увидеть формулы, написанные убористым подчерком Пятого.

Очевидно, что сестру свою Пятый нежно любил — помню, он часто рассказывал, что любил слушать, как она играет на скрипке. Говорил, что она самая «нормальная» в семье и с ней уютно молчать или говорить обо всём подряд. Я задумчиво посмотрела на обложку, на которой была изображена невзрачная девушка, и осторожно отложила книгу, обещая к ней вернутся.