Раздался щелчок, и среди руин снова настала тишина. Я всё также не отрывала взгляда от чемодана, вспоминая всю свою не такую уж и долгую жизнь. Как я сбегала на речку втайне от родителей, как часто делала всё им назло и спорила по поводу и без, как скучно было учиться и как весело сбегать на дискотеки, рисуя длинные стрелки и алой помадой выходя за контур губ, как ужас расползался в груди, когда передо мной впервые предстало застывшее лицо куратора, и как я проплакала всю ночь в безликой комнате, осознавая свою ошибку… И как ветер играется с рыжими кудрями, и как блаженно смыкаются глаза от вкуса ирисок, и как щекочет что-то в груди от хитрого прищура голубых глаз…
Всего этого было так мало и так много одновременно, что мне казалось, что я сойду с ума. Способность лишь усиливала ощущения, возвращая чувства и до мелочей передавая мне всё — лучистые морщинки в уголках глаз мамы, лёгкую серебристую проседь на волосах отца, причудливые узоры на подоле жёлтого сарафана… Этого было так много!.. Так мало! Чёрт…
Дрожащая рука медленно прикоснулась к чемодану, и медленно нажала на кнопку. Раздался едва слышный писк, и на боковушке начали свой отчёт цифры. Прижав чемодан к груди, я прикрыла глаза. И всё исчезло.
***
Приземление выдалось неудачным, и я рассерженно зашипела, слыша лишь шум крови в ушах и ощущая, как болят колени. Воспоминания о чемодане быстро привели меня в чувство, и я быстро встала, судорожно хватая воздух ртом и найдя опору в шершавой стене. Стоило мне открыть зажмуренные из-за света, резавшего сетчатку, глаза, как я в ступоре замерла.
Руки закрыли раскрывшийся в крике рот, и побежала вперёд, судорожно оглядываясь. Я врезалась в одного прохожего, прослушав его слова, и пристально впившись в лицо глазами, побежала дальше. Полы порванного пиджака развеивались, а волосы выбились из пучка, норовя попасть в глаза, но я не обращала внимания на мелкие неудобства, и лихорадочно оглядывалась, смотря на горящие неоном вывески, спешащих куда-то людей и с наслаждением вслушивалась в гомон большого города.
— Куда ты прёшь!..
— Простите, — пробормотала себе под нос я, уходя с проезжей части и сумасшедше улыбаясь сигналившему водителю.
Я бежала и бежала, так, будто за мной гналась свора собак, но страшно не было. Было хорошо. Чёрт, как же было хорошо…
В какой-то момент я закономерно споткнулась и упала, совершенно точно расшибив лоб, но улыбка не померкла ни на йоту, и я так и замерла — сидя на асфальте и завороженно вглядываясь в развевающийся российский флаг.
Стерев мокрые дорожки с щёк, я захохотала так заливисто, будто выиграла в лотерее самый лучший приз. Хотя почему это — «как»?
— Девушка, с вами всё в порядке?
Я быстро закивала, не переставая хохотать и с трудом выдавливая:
— Л-лучше не бывает…
Когда я нашла в себе силы дойти на ватных ногах до скамейки, то с удивлением обнаружила, что пальцы всё это время цеплялась за чемодан мёртвой хваткой, и что задеревеневшие мышцы противно ноют.
Впрочем, уделила чемодану внимание я не сразу, вглядываясь на падающие струи воды в фонтане и в прохожих так, будто от этого зависит моя жизнь. И лишь когда на улице окончательно стемнело, я открыла небольшое отделение для вещей, почти не удивившись, обнаружив там расписку с банка, ключи, клочок бумаги с адресом и документы.
Но идти никуда не хотелось, и я легла прям там, на повлажневшей от сырости скамейке, и ещё долго вслушивалась, как гудит и хлопочет отказывающийся засыпать большой город.
========== Эпилог ==========
***
Расчесав последнюю прядь, я намотала её на ещё один горячий брусочек, тут же дуя на пальцы. С соседней комнаты раздался надрывный плач, и я, разочарованно вздохнув, потуже запахнула халат, идя на звук.
— Что случилось, любимый? — ласково прощебетала я, беря ребёнка на руки. — Снова проголодался?
Вместо ответа Влад ухватился за воротник, успокаиваясь, и я, напевая мотив весёлой песни, быстрым шагом пошла в кухню. Рагу не подгорело лишь чудом, не иначе, и я, придерживая одной рукой ребёнка, другой помешивала ужин, рецепт которого пришлось учить из-за прилипчивой свекрови, невзлюбившей меня с первого взгляда и искренне считавшей, что, кроме неё, уму разуму меня точно никто не научит.
Уменьшая огонь на конфорке, я чмокнула в нос сына и, легонько покружившись и дождавшись от него улыбки, красующейся только-только прорезающимися зубами, пошла в спальню, в которой гордо стоял компьютер, за который нам пришлось отдать немалую сумму. Перечитав наброски в документе, я потёрла виски, так ничего и не придумав. В последнее время писать становилось всё сложнее, и хотя моя первая книга, так удачно взлетевшая в хиты продаж, и давала надежды на продолжение карьеры, вторая давала мне лишь хандру — писать из-под палки оказалось гораздо сложнее.