– Я готов прекратить этот нелепый спор, – тихо, почти шепотом, сказал Торопов. – Но я прошу… требую хотя бы тени уважения. Я ведь спасу всех этих людей… От смерти, от голода, от насилия. Всех, кто сейчас идет мимо нас. Не так? И не нужно ухмыляться, да, вы могли вытащить из прошлого кого угодно, но вытащили меня. Меня. И я буду инструментом спасения целого народа…
– … и уничтожения многих миллионов людей, – закончил за него Нойманн. – Я тоже готов прекратить этот нелепый спор, тем более что сегодня мы с вами расстанемся, и, возможно, надолго. Во всяком случае, если бы это зависело от меня, то – навсегда. Однако служба – такая штука, что может свести вместе с кем угодно. Даже с вами, херр Торопов… Так что мы прекращаем этот разговор и отправляемся на летнюю веранду. У нас… У вас до встречи еще несколько часов.
– До встречи с кем?
– Да какая вам разница, любезнейший? – приподнял бровь Нойманн. – Сами все увидите. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы предугадать какие-нибудь детали. Ну, пошевелите извилинами… Вслух пошевелите, извините за такую нелепую словесную конструкцию… И пожалуйста, не забывайте отвечать на приветствия проходящих мимо офицеров и солдат. Ладно, эти лейтенанты, они не обидятся, а если мы встретимся с полковником? Вы себе даже представить не можете, сколько в центре Берлина праздно слоняющихся подполковников, полковников и даже генералов! Тут даже я не смогу вас защитить…
Нойманн демонстративно четко откозырял в ответ на приветствие проходивших мимо офицеров. Торопов поспешно поднес руку к козырьку.
– Вот так-то лучше, – одобрил Нойманн. – Значит, мы следуем с вами на веранду, а вы на ходу фантазируете, с кем же вам предстоит сегодня встреча.
Встреча, буркнул Торопов. Конечно, встреча. С кем? Ну, не с очередным штурмбаннфюрером. Это будет кто-то повыше званием и повлиятельнее, чем Нойманн. И с начальником отдела, каким-нибудь полковником… штандартенфюрером. Ради такой встречи никто не стал бы переодевать Торопова и вручать ему удостоверение. Штандартенфюрер сам бы приехал в дом, или, в крайнем случае, Торопова привезли бы к нему в кабинет в закрытой машине, а то и с мешком на голове.
Но Торопову выдали удостоверение, приказали надеть форму, то есть встреча предстоит не просто деловая. Официальная предстоит встреча. Настолько официальная, что Нойманн был вынужден побеспокоиться о внешнем виде своего подопечного. Что из этого следует?
– Да, – подхватил Нойманн, когда Торопов в своих рассуждениях дошел до этого места. – Что же из этого следует?
– А из этого следует, господин штурмбаннфюрер, что встреча предстоит с человеком, для которого звание уже не столь важно. В смысле, его собственное звание. Важно его имя. Как у Роганов, старинного дворянского рода. Все остальные имели титулы – бароны, графы, виконты, а Роганы были настолько знатны, что прекрасно обходились вот этим самым – Роганы. Роганы, и все. Каждый понимает, с кем имеет дело. – Торопов остановился, проводил взглядом девушку с букетом в руках.
– Я смотрю, вы расслабились… – Нойманн тоже посмотрел вдогонку девушке и присвистнул. – Но тут я вас понимаю… Да. Но вернемся к вашим рассуждениям. О Роганах – понятно. Что касается вашей сегодняшней встречи – поясните.
– Не знаю, – пожал плечами Торопов. – У меня нет информации. Но скорее всего, встречу мне назначил кто-то, о ком обычные люди говорят уже не упоминая звания, а произносят фамилию. Никто ведь из них, – жест в сторону прохожих, – никто из них не станет называть, скажем, Геринга рейхсмаршалом? Герингом и назовут… Если не Толстым Германом, конечно. Или так его станут звать позже? Да, наверное, позже. Когда он скажет, что теперь его можно называть Мюллером… Вы успели в моем времени услышать об этой истории? Если на рейх упадет хоть одна бомба, сказал рейхсмаршал, то можете звать меня Мюллером… Слышали эту историю?
– Слышал. Я очень внимательно знакомился с историей будущей войны. А вы не отвлекайтесь, дружище. Значит, вас ждет встреча с кем-то, кого уже можно звать по фамилии, не обращая внимания на звания. И кого вы относите к этой категории? Только не слишком громко – поминать всуе имена первых лиц государства, да еще посреди улицы, в Берлине не принято. Так что же?
– Гейдрих, – сразу выпалил Торопов. – Гиммлер. Борман. Канарис.
Нойманн не перебивал, смотрел на Торопова, склонив голову к левому плечу, как тогда, в лесу возле Уфы. Как на забавное насекомое. Это ужасно злило, сбивало с мысли, но Торопов упрямо продолжал:
– Гесс. Геринг. Мюллер. Шелленберг.
– Да? – восхищенно спросил Нойманн. – Даже Шелленберг?
– А что?
– Ничего, только в настоящий момент Вальтер имеет звание штурмбаннфюрера, и в ближайшие месяцы светит ему должность офицера для поручений Гиммлера. Вы, когда с кем-то серьезным общаться будете, лучше молчите, чтобы вот так вот не напороть… Шелленберг, как же… – Нойманн покачал головой и пошел вперед, не оглядываясь. Люди, заметив его форму, расступались, пропуская, и Торопову пришлось ускорить шаги, чтобы не отстать.
– Что, правда штурмбаннфюрер? – спросил Торопов, нагнав Нойманна.