…Белого – очернили. Белых у нас не любят. Черного – не отмыли. Как ни старались. У нас очень светлый читатель. И его каждый раз боятся запачкать. Да и меню у него также сплошь диетическое, будто поносом страдает вот уже свыше полсотни лет.
Беспрозванный – таким и остался. Даже имя из памяти исчезло. А уж отчество и подавно. Хотя поэты здесь почему-то всегда пишутся без отчества.
Может, это намек на то, что и отечества им не хватает.
Михаил Голодный, всю жизнь боявшийся переходить улицу вброд – много плавает там всего, – таки попал под автомобиль на Ленинградском шоссе. Между прочим, под личный Симонова, так сказать, коллеги. За ним, хитроносым, шофер торопился.
Ну, Бедный, он и есть бедный Придворов. «Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты…» А пошел бы, Демьян… Да уж ладно – все равно уберет цензура.
Горького накормили, что называется, той же конфеткой.
Вот Дракохруст и Павел Беспощадный… Эти вроде пооптимистичней себе вывески отхватили.
Ну, Павел, он по-прежнему беспощаден к читателю – так пишет, хоть стой, хоть падай. И даже букварь не читай посреди счастливого детства. А если читал, то алфавит забудь!
А Дракохруст, тот уже не пишет, а только на машинке стучит… указательным пальцем.
Вот Казимир Лисовский, живущий на Оби в Новосибирске, тот еще пишет. Всю Обь обессмертил – «Обь, тоску угробь! Обь, твою муть воспевать не устану я…».
Так что тут мы можем и Демьяну досказать недостающую фразу:
«Демьян, Демьян, Обь же твою муть!»
ЦДЛ.
«И Терек прыгает, как львица с косматой гривой на хребте…» И хотя у львицы отродясь не бывало гривы, все одно красиво. Вот «с винцом в груди и жаждой мести…» – это похуже. Все же классик. Мог бы и почистить перышко, – дружески беседуем с зарубежным литературоведом, в знак протеста там у себя изучающим только чужих поэтов. Хотя настоящие поэты конечно же человечеству не чужие.
– Хочешь убедиться? – спрашиваю его.
Хочет. И мы пошли на Казанский вокзал, самый народный в России.
И сели в битком набитую электричку. И услышали тут же:
Это Леша Охрименко – наш прабард, автор истинно народных песен. Таких как:
И других, не менее народных, которые исполняют в переполненных электропоездах не всегда голосистые нищие, подбренчивая в такт уже собранной мелочью.
Наш генсек поэзию любит. Бывало, приедет и первым делом спросит: «Хворум есть?» «Так точно. Есть!» – отвечают. И обязательно стишок какой-нибудь прочитает. Однажды, – говорят, – чуть ли не Гумилева шарахнул. Что и говорить, любит он Ленинград. Говорят, именно там он рассыпал с десяток поэтических книг, уже набранных. «И еще десяток уже вышедших запретил, – поведал в ЦДЛ один писатель, – „Лениздат“ теперь и прозу издавать боится…»
Мы, конечно, знали, что он, как Мао, стихами балуется. Типа: «
Говорят, даже сам на машинке стучит, специально для него сконструированной. Вот буквы, говорят, маловаты. Пишущая машинка с огромными буквами была лишь у Гитлера. Фюрер неважно видел, но стеснялся носить очки.
Что Брежнев поэт, мы убедились, когда он пригласил кого-то из наших на завтрак. ЦДЛ, конечно, знал об этом за месяц.
И все с нетерпением ждали счастливца к обеду, чтоб все, как положено, рассказал.