ЦДЛ

– Кстати, «не ровен час» они переводят как «кривой», – говорю я, почти что расстрелянный переводчиками, которые, переводя, напевают «Ах вы, сени, мои сени», то есть «вестибюль мой, вестибюль»… В этом отношении здесь все страны равны. Все страны здесь равных возможностей, а какие могут быть возможности, если все равны? Где-где, а в творчестве демократия невозможна, и не только потому, что оно уже демократично по своей сути…

– И у нас там либо Крезы, либо крези[12], – сказала бакалавр из Миннесоты, но живущая в Турине и сбежавшая однажды из Нью-Йорка, где тоже итальянцев хватает, когда мы спросили ее, почему она покинула этот город, замечательный уже хотя бы потому, что я туда еду.

– Там я жила как в Африке.

– Что, голыми ходят? – буквально в один голос спросили мы с его сиятельством.

– Не совсем, хотя и раздевают догола, и частная школа для белокурой дочурки, не слишком желающей выделяться среди своих черных сверстников, и квартира, чтобы уже всем нам не выделяться, и восьмипроцентная такса наша нью-йоркская (и как еще там воздух бесплатен!), и вечная проблема парковки наших непомерно больших автомобилей… И вообще там очень дорого стало жить белому человеку, хотя в Европе – еще дороже, – грустно сказала она, в меру милая и в меру образованная, видимо, она обожала золотую середину и по возможности избегала крайности. И действительно, в Америке чем легче потерять жизнь, тем она дороже стоит.

– …Но зато у нас страна равных прав и неограниченных возможностей… даже для ограниченных людей, – продолжала она (благодаря ей я уже частично въехал в Америку, с таким же успехом я могу утверждать, что был и в других странах нашего вполне объятного мира, например в Тунисе), – у нас демократия, – взволнованно говорила моя бакалавр, – мы не вправе презирать человека, даже если он полный идиот. Да и как бы иначе мы замечали людей способных, необычных и талантливых, не будь пускающих слюни дебилов. У нас даже негры и те белеют. То есть становятся с белыми на одну ногу, отчего у последних несколько изменилась походка…

– А что будет, если черные окончательно встанут на ноги… белых? – поинтересовался я.

– Ну, прежде всего они захотят, наверное, чтобы их называли светло. Как минимум, «Ваша светлость!», – улыбнулась она нашей собственной светлости – его сиятельству графу, – уж в Нью-Иорке-то точно.

– Но ведь Нью-Йорк это еще не вся Америка, – воскликнул граф, – а многие вообще считают, что к Америке Нью-Йорк не имеет ни малейшего отношения, настолько он сам по себе…

На это она заметила, что вся Америка рядом с Нью-Йорком – провинция. Так что получается, что в центре жить всегда дороже и опаснее, ведь все без исключения хотят в центр. Никто не хочет быть конечностью, каждый хочет быть пусть маленьким, но все же пупком этой вселенной, имя которой – Нью-Йорк. Ворота страны, их никто не минует, более того, здесь и остается. Дальше не тянет. Плыл-плыл, да я ж не Колумб, черт возьми! – говорит наконец-то прибывший, – я и так долго плыл…

И если уж меня к Нью-Йорку прибило, зачем же мне дальше-то плыть? И всплывает…

– Но Нью-Йорк ведь только начало США, – вконец разволновался наш граф.

– Ну, если весь мир туда сэмигрирует, а к этому есть предпосылка, вполне окажется, что и конец, – заметила бакалавр, которая конечно же была не против эмиграции как таковой. – Тебе, дорогой, еще предстоит открыть Америку, – говорит она мне, – уж для себя хотя бы, и я не буду и не хочу лишать тебя этого удовольствия…

– Нет, Америку я открывать не буду, – сказал я ей убежденно, – она настолько открыта, что удивительно, как не лопается еще от едущих и оседающих в ней, особенно в последнее время, когда, ее проклиная, в нее бегут, как бы прикрывая Америку своей спиной на утлых своих лодчонках и на комфортабельных самолетах (слава богу, не среди акул). А может, когда-нибудь повернутся грудью? – с надеждой в голосе я спросил, и голос мой зазвенел булатом и потянуло на брань.

– Да нет, побегут дальше – к благополучию, – заметил граф, – ведь чем открытее общество, тем больше туда и охотнее едут. И потом – кому не нравится на голове ходить. А уж вы-то точно там ходите вверх ногами, как, впрочем, и вы в России вниз головой, – улыбнулся он мне, – но если у вас отвисают мозги и никто на земле не обращает на это внимания, хотя творят черт-те что, то американское хождение вверх ногами просто сводит всех с ума. Земной шар прямо-таки округлился от ненависти к Америке, просто удивительно – за что вас так ненавидят?

– Вот именно, за что? – чуть не заплакала бакалавр.

– Это просто такая форма любви, – успокоил я ее.

– Но почему же тогда нас так любят? – не унимала свое возмущение бакалавр, все же американка в душе, хотя и живет в Турине.

– А действительно, за что мы любим США? – стал обращаться я ко всем подряд, кто сидел, лежал или просто занимался своим делом. Один по старинке сразу же послал меня за океан к своей маме, а некоторые вполне дружелюбно отнеслись к моему вопросу. И даже остановились, что просто удивительно в этом невероятно деловом мире, потому и расчетливом.