ЦДЛ

Да, преимущество побега – величайшая победа. Вчера за одну лишь попытку подумать об этом вгоняли в мерзлую землю, даже не разрыхлив ее. А сегодня отъезжающие, обремененные своими телесами (это нечто новое в беженском облике) да тоннами товарными, багажными, ручными и тележными (что тоже не очень-то вяжется с бегством), возмущенно ропщут на узость вовремя не пододвинутого трапа, по которому они устремятся в самолет, легко перелетающий через границы. И при этом еще топают ножкой в нетерпении (правда, уже после досмотра). В Вене они возмутятся, что им тут же не вынесли золотые ключи от города – каждому персонально. В Риме, куда их привезут, охраняемых, как золотой поезд, будут искать Колизей… для торговли своим барахлом, пока не найдут Американо и не оккупируют Остию – римское приморье, где гостеприимные итальянцы без боя, но за умеренную плату все же сдадутся, то есть сдадут свои приморские хоромы и слегка ужмутся в своих уютах жилых. В разгар не столько купального, сколько беженского сезона квартиры здесь станут дороже дворцов – еще бы: столько купальщиков набежало. И тогда появятся еще и «маклерские», не итальянские – кровные наши. И начнется спекуляция чужой, но гостеприимной жилой площадью. Пока жилой, потому что скоро начнется разграб ее недвижимости. Чем гостеприимнее и жилее площадь, тем наглее разграб. Недвижимость, а как еще двигают! Стояла веками, а как еще толкают все на том же «толчке». Давненько Запад этих базаров не видел. И вот уже всюду висит: «НОН ОДЕСА» – «НЕ СДАЕТСЯ». Но Одесса не сдается, хоть и оскорблена: «Антисемиты – они нас просто сбрасывают в море…» И селятся чуть поодаль у самого синего моря, пора и ему почернеть. Воровство в магазинах («Я больше не буду!»), повсеместный обман и доносы, когда одолживший деньги старается, чтобы не пустили в страну, куда он едет, того, кому он должен. Затянувшиеся и влетевшие итальянцам в копеечку телефонные разговоры с бывшей родиной («Шлите кораллы бочками!») и с будущей («А можно ли их и там продать?») – телеграф там шлет счета через несколько месяцев. «Ничего, евреи за все заплатили, и нечего „мама мия!“ кричать…» А что вы хотите, господа, они по-своему правы – евреи за все заплатили. И потом, вы уж слишком много хотите от товарищей, господа. И еще неизвестно, кто беженец – беженец ли приехавший сюда и положивший ноги на стол и вообще на все положивший, или сам хозяин, убегающий из собственного дома, спасаясь от наглого и прожорливого гостя, которому всю жизнь внушали, что вы жулики больше.

Как сказал поэт: «Запад есть Запад, Восток есть Восток». Свободный мир у нас звучит как «Это место свободно? Разрешите!»… Разрешили. А швейцарцы и японцы не разрешили. А где восточное гостеприимство! А что с них взять? И вообще непонятно, как эти японцы в такой близости от советских границ еще умудряются называться Страной Восходящего Солнца, вызывая улыбку у советских астрономов, пока их терпенье не лопнет, ибо каждому младенцу у нас известно, что солнце всходит только у нас, а уж заходит, понятно, у них, а посему свет с Востока и должен прийти (если, конечно, ноги ему не переломать, бандиту). А так как без «Авроры» не может быть утра (согласно новейшей мифологии нашей), считайте, что первые птички Восхода к вам, несчастным, уже летят.

Лазурная Италия – сон голубой. Чужая красота притронулась к чужому небу, да враки – родное оно, просто мы не умеем дышать. Глаза бегут к вискам, вобрать желающие все безбрежье… И вдруг тебя заворачивают назад, да не просто назад, а в самую глушь этого зада. Будто не бежал, как в лес, ото всех «эс-эс», не отстреливаясь даже, в толпе спасенных, от которых бы еще доспастись.

Свободный мир. Свободный выбор свободных людей… Нет, лучше не смотреть грустными библейскими глазами на эту новейшую эмиграцию – слишком уж она веселая. Их бы заботы да тысячам оставшихся в лагерях – социалистических по форме и национальных по содержанию, где и форма пообносилась, и содержание поубавилось до двенадцати копеек в сутки. Их бы заботы да в арестантские роты.

Однозвучно звенит колокольчик… на бойню. Буднично и привычно. Но смотри – сигануло в сторону несколько силуэтов покорных, бросив тень на стену патриотизма, красную от непатриотов и уже почерневшую от бессовестных в ней. И куда это смотрит погонщик? Робко-робко, а стали выпрыгивать из бетонной коробки. И вот уже толпы опустились с носков да на всю не привыкшую бегать ногу. И с места в карьер – туда, где давно живут по-людски. К ним потянуло стада подъяремные и доселе послушные, к ним, родимым, еще не бывавшим в ярме.