ЦДЛ

Внезапно в дверях Дубового зала возникла толчея. Влетела гурьба. Не было видно лиц, а одни только маски. Слепленные из папье-маше, ярко размалёванные, маски крутились по залу, склонялись к столам, тёрлись раз­малёванными головами о писательские носы. Здесь была маска деревенской дуры с большими губами, в румянах, с косой из обрывка мочалки. Был сол­дат с тараканьими усами, в бравом кивере. Была гулящая девка с разврат­ным ртом и с причёской из медной проволоки. Была маска смерти, белая, костяная, расписанная голубыми цветочками. Была ослиная башка с ушами. Ярило-солнце из красного шёлка, с металлическими лучами. Маски скакали, сшибались. Гулящая девка лезла целоваться. Деревенская дура совалась гу­бами в тарелки. Солдат отдавал честь и расправлял усы. Ослиная башка приставала к женщинам. Смертушка с улыбкой беззубого рта ласково загля­дывала в глаза. Ярило крутился на месте, цепляя жестяными лучами. Вся ватага топталась, танцевала, плевалась, делала непристойные жесты. А по­том исчезла, словно ушла в стены. Зал очумело молчал.

Куравлёв не знал, чья это выходка, кто запустил в зал этих языческих ряженых. Они вызывали жуть, словно призраки других миров. Отирал плат­ком щеку, на которой гулящая девка оставила след помады.

Глава тридцать вторая

Съезды писателей проходили в Большом Кремлёвском дворце, в зале, помнившем Сталина, доклады о пятилетках, о полёте в Космос. Съезд длил­ся два дня, выбирались руководящие органы Союза, а потом закатывался банкет в новом хрущёвском Дворце съездов. Накрывались столы, выставля­лись деликатесы, редкие закуски, выстраивались бутылки вин и водок. И вся огромная орава писателей, давя друг друга, кидалась к столам, стараясь за­владеть наибольшим количеством угощений. Через два плотоядных часа отя­желевшие, захмелевшие писатели покидали Кремль и отправлялись допивать и догуливать в ЦДЛ.

Сам же съезд начинался чинно, торжественно. Делегаты рассаживались в кресла, устремляя глаза на сцену, где в нише, белый, как лунный камень, возвышался Ленин.

Куравлёву было отведено место не в зале, а на сцене, как почти уже из­бранному секретарю. В центре сидел Горбачёв, придавая съезду государст­венное значение. Рядом поместился главный идеолог страны Яковлев. Ку­равлёв, увидев Яковлева по соседству, ехидно улыбнулся и поклонился. Но Яковлев мельком зло на него посмотрел и отвернулся к Горбачёву.

Рядом сидели секретари Союза Бондарев, Карпов, Михалков, Исаев. И над всеми, белый, как из лунного камня, сиял Ленин. Торжественный го­лос объявил открытие съезд. Стоя, прослушали гимн. Предоставили слово для доклада Маркову.

Тот вышел на трибуну с кипой бумаг и особенным, лишённым цвета и живого звука голосом начал читать. С первых же слов погрузил подгуляв­ших накануне писателей в дремоту. Ровное бесцветное чтение, монотонное течение времени завораживало Куравлёва. Он знал, что в завершение этого мёртвого времени возникнет вспышка. Ещё один фантастический поворот его судьбы, когда он выйдет из Кремля секретарём и будет причислен к узкому кругу лиц, облечённых идеологической властью.

Но по мере того, как продолжалось мертвенное чтение, Куравлёв вдруг со страхом почувствовал, что сейчас совершится разрыв времён. Сквозь этот разрыв с бешеной скоростью хлынет поток, который его опрокинет.

Горбачёв наклонился к Яковлеву и что-то ему внушал.

Марков бесцветно читал:

— Внесут неоценимый вклад в копилку социалистического реализма...

Он вдруг остановился, потеряв нить. Начал снова читать:

— Вклад неоценимый. внесут вклад...

Снова замолчал и медленно, заплетаясь, попытался поймать потерянную фразу:

— Копилку. вклад... неоценимый. социалистический.

Марков покачнулся, схватился за края трибуны, стал оседать. К нему подбежали, взяли под руки, свели с трибуны. Медленно вывели из зала. Ря­ды роптали: “Инсульт”! Трибуна оставалась пустой. Белели рассыпанные листки бумаги. Зал роптал сильнее. Горбачёв ткнул в бок сидящего рядом Владимира Васильевича Карпова и властно повелел:

— Иди, дочитай!

— Я? — пробовал возражать Карпов.

— Иди, дочитай! — грубо приказал Горбачёв.

Карпов сошёл со сцены, поднялся на трибуну, перевернул листок и стал читать:

— Внесут неоценимый вклад в копилку социалистического реализма.

Вначале он сбивался, робел. Но голос его окреп, и он, не запинаясь, до­читал доклад. Зал рукоплескал. Все знали, кто займёт место разбитого ин­сультом Маркова.

Затем произошло нечто молниеносное. Яковлев забрал списки кандида­тов на посты секретарей. Виртуозно, с ловкостью игрока, меняющего в ко­лоде карты, вычеркнул одних, в том числе и Куравлёва, и вставил других, верных перестройке. Новыми секретарями Союза стали Евгений Евтушенко и Генрих Боровик, корреспондент в Америке, вначале обличитель американ­ского империализма, а в последние годы рьяный друг Америки, сторонник перестройки.