А в Царицыне в те дни появился мрачный вислоусый человек в лаковых туфлях и узких, в яркую полоску брюках. Он зашел в церковь, где молились илиодоровцы, впустую поцыкал зубом, выражая свое отношение к молитве, толкнул локтем пышную старуху Никитину – вдову купца:
– За кого, бабка, молишься?
– За хорошего человека, чистого и святого – за Илиодора.
– За монаха, что ль?
– Ну!
– Молись, молись! Его скоро на виселицу поведут.
– Окстись! За что?
– Аль не знаешь?
– Его что, поймали?
– Два дня, как уже словили!
– Ах-ха! – Бабка в ужасе вскинула накрахмаленные юбки и чуть не повалилась на пол.
– Повесят, бабка, это уже решено! Один вопрос только открытый остался: за ноги или за шею?
– Ах-ха! – У старухи Никитиной перехватило дыхание. Народ, собравшийся в церкви, заволновался – в собор словно ветер ворвался; сообщение, принесенное вислоусым одесситом, повергло богомольцев в уныние.
А Илиодор, оказывается…
«Я убежал за границу, – сообщал Илиодор, – сейчас живу в столице Норвегии, Христиании, в гостинице «Internationale».
Далее Илиодор признавался: «Скажу откровенно, что к покушению на убийство “старца” Распутина я совершенно не причастен.
Одно время мне было даже известно, в какой форме мои почитатели хотели наказать этого гада: именно они собирались просто-напросто отрезать у “старца” детородный член, отрезать за то, что “старец” кощунственно проповедовал и проповедует, что он-де своим членом снимает у женщин блудные страсти и изгоняет у них блудных бесов. Собирались, но не сделали потому, что их намерения открыл “старцу” некий предатель-бродяга И. Синицын; недавно, как бы в наказание за это, он отравился тухлой рыбой.
Кощунственное и отвратительное учение о снятии с женщин блудных страстей через плотское совокупление “старец” неоднократно приводил в дело, что доподлинно известно мне, и с моих слов, а может быть, и со слов других, и притом пострадавших от старческих ухищрений, известно было и многим моим почитателям».
Я представляю, как это покоробило редактора «Волго-Донского края» – газеты той поры были целомудренными, и напечатать слово «член» было так же неприлично и кощунственно, как и громко выругаться матом на званом балу, в присутствии света и государя. Как ежился редактор и втягивал голову в плечи, подслеповато щурился и промокал платком глаза – все это было, было! – сомневался в публикации и подсчитывал собственные капиталы на тот случай, если придется уйти со службы, – хватит ли денег на жизнь?
Это была задача не только для трусоватого редактора «Волго-Донского края», которого мог съесть даже попечитель городской гимназии, это была задача для редактора крупной газеты – столичной либо московской. Трудно было решиться на такую публикацию, и я не знаю, решился редактор или нет – во всяком случае, эту статью в «Волго-Донском крае» я не нашел.
Далее Илиодор завел речь о Феонии Гусевой: «Я давно видел Гусеву, кажется, что еще в прошлом году, в октябре месяце. О том, что она могла наказать Гришку и наказала изрядным образом, я ничего не знал, не мог предполагать.
Ф.К. Гусева как истинный герой, вполне самостоятельно, без всякого науськивания с моей или с чьей бы то ни было стороны решилась сделать то, о чем мечтала и что в глубине души собиралась сделать.
Она дала Гришке решку. Она хотя и не убила его – это к лучшему, которое откроется после, – но она своим делом обратила внимание России и всего цивилизованного мира на эту грязную, черную, но великую историческую личность. Великой исторической личностью считаю Гришку не я один, но такие авторитеты мыслящего мира, как писатели Пругавин, Чириков
Далее Илиодор оправдывал Феонию, более того – благословлял, говоря, что покушение на Распутина – вещь не уголовная, она – совершенно иного толка, это поступок нравственный, дело это правое. Илиодор в послании специально подчеркивал, что готовит Феонии в защитники лучшего в России адвоката – об этом он уже договорился с «одним славным русским писателем» и не только со «славным русским…» – Илиодор был уверен, что его поддержат в России многие: не должен царем командовать мужик, не должен навоз решать, быть войне или не быть, закрыть медные шахты на Урале или, напротив, ткнуть в них пальцем, нажать на рычаги и увеличить выработки втрое, не должен раб советовать, как есть лягушек и устриц аристократу, и сам он не должен есть лягушек – царю царево, а мужику мужиково.
Илиодор завидовал Распутину. До стона, до слез, до крика. Не было бы Распутина – Илиодору жилось бы лучше.