Царский угодник

До того как попасть в Питер, Штюрмер был губернатором в тех самых краях, где он «благоприобретал» десять десятин, успел благополучно ополовинить местную казну, более того – считал здешних крестьян своими крепостными и облагал их налогами. Случалось, он даже отнимал у крестьян коров, свиней, не успевших принести приплода, – приплод они приносили уже на подворье Штюрмера, отнимал кур и гусей, сгонял к себе, на обозначенные в анкете десять «благоприобретенных» десятин, к нему туда же доставляли и должников. Штюрмер истязал их.

Жалобы, посылаемые на него в Санкт-Петербург, до адресатов не доходили.

Попался он на обычной плановой ревизии, проводимой в Ярославской губернии финансистами из столицы, – ревизия и вскрыла некоторые художества ярославского губернатора. К сожалению, не все, а лишь некоторые. Можно только себе представить, как всколыхнулась бы Россия, если бы были вскрыты все деяния Штюрмера.

На докладе ревизоров Николай Второй собственноручно начертал слова, от которых Штюрмер должен был бы застрелиться: «Убрать этого вора в 24 минуты», но Борис Владимирович не застрелился, а скрылся в дремучих тверских лесах, где быстро отпустил себе рыжую крестьянскую бороду, а яловые сапоги, купленные по дешевке у знакомого еврея-сапожника, великого мастера по обувной части, стал демонстративно смазывать дегтем.

В России уже сильно пахло революцией, солдаты на фронте бунтовали, рабочие на заводах призывали к свержению царского правительства, около продовольственных лавок выстраивались километровые очереди, каких Россия раньше не видывала, в честь бывшего министра Хвостова их теперь все называли хвостами, – в общем, нужны были перемены, а с ними – такой человек, который бы и положение исправил, и устраивал бы всех: царя с «царицкой», Распутина с Симановичем, Вырубову с ее сложным окружением, и к которому лояльно бы отнеслась Государственная дума…

Так после десяти лет позорного небытия на поверхность вновь всплыл Штюрмер.

Вообще-то Распутин Штюрмера не знал, но это не беда, главное – Штюрмера знал Симанович. Симанович все больше и больше брал власть над «старцем», щедро отваливал купюры «дочкам на цацки» и проталкивал через пьяного Распутина разные свои – и не только свои – проекты.

Государь, занятый делами на фронте, часто принимал неверные решения – гораздо чаще, чем раньше. Ему некогда было приехать в Петроград, разобраться во всем – он верил письмам жены. А та чуть ли не в каждом послании требовала перетасовок в правительстве, окружала себя неверными людьми – Альхен боялась жить в России, боялась грядущего.

И она сама, и Николай, и Штюрмер, которому сейчас под задницу так старательно придвигали премьерское кресло, и разные там Андронниковы Побирушки, «Манасевичи с Мануйловыми», Хвостовы и многие другие подталкивали Россию к пропасти, засовывали ее в кипящий котел.

Штюрмер стал премьером. Распутин превзошел самого себя, вытащил за жиденькие рыжие волосы человека, репутацию которого невозможно было исправить ничем – такую репутацию не в силах была исправить даже могила. А Штюрмер вылез и благополучно вскарабкался в кресло премьера, так услужливо ему придвинутое. Царь, похоже, забыл обо всем – и о лихом воровстве бывшего ярославского губернатора, и о его издевательствах над крестьянами, и об ошеломляющих результатах ревизии, и о собственной резолюции, поставленной на документах.

Причем Штюрмер не просто вскарабкался в премьерское кресло – он прихватил еще и хвостовский портфель министра внутренних дел. Белецкому, который все сделал для того, чтобы спихнуть своего шефа, достался лишь воздух – и ничего, кроме воздуха да романтического тумана, сдобренного ароматными травками бурятского доктора Бадмаева, у которого паслись все высшие российские чиновники, да здорово пахнущие алкоголем обещания Распутина: «Все, Степан Петров, будет в порядке!»

Распутин забыл даже такую вещь, как служебная щедрость Белецкого: Хвостов распорядился выплачивать «старцу» из эмвэдэшной кассы три тысячи рублей в месяц, а Белецкий перекрыл распоряжение Хвостова своим приказом: выплачивать Распутину пять тысяч. Из особых секретных фондов… Все забыл чернобородый демон, все!

Распутину нравилось варить на медленном огне кашу.

– Из моей кирзухи много чего интересного может получиться, – говорил он с удовольствием и потирал руки, – такого гоголя-моголя иногда наготовлю, что аукается не только у меня на Гороховой, а и даже в Покровском, и гораздо дальше. Кр-расота!

Он был прав.

Пробыл Штюрмер в своем кресле недолго, но орденов успел нахватать столько, что они не помещались у него на пиджаке. С февраля по ноябрь 1916 года – десятка два, не меньше.

Я долго держал в руках личное дело Штюрмера, когда дошел до наградного раздела. Орденский список в этом деле – самый внушительный, в несколько раз больше биографии премьера. Все добрые деяния Штюрмера занимали одну строчку, а список орденов, полученных им, – несколько страниц.