Царский духовник

Звездами горели очи старца, когда говорил он о грядущих светлых днях, о счастии земли русской. В это мгновение не казалось уже лицо его молодой царице грозным и строгим; отрадою повеяло на нее от той надежды, которую изрекли уста старца.

Просияла вся молодая царица, в порыве горячем бросилась она в ноги старому священнику, стала его руки исхудавшие лобзать.

- Спаси, отец святой! - взывала она к нему с верою глубокой. - Знаю я сердце и душу супруга, царя своего. Сам он хочет блага земле родной, но еще юн да неопытен царь, слушает он любимцев своих. Потряси сердце его словесами праведными, укажи ему на бедствия в народе его - и тогда одумается он, всей душой обратится к Богу, пойдет стезею праведной. Мне ли, жене слабой, указывать царю долг его?! Ты старец многоопытный, в Святом Писании начитанный; ты подвигнешь дух его омраченный ко благому!

Положил обе руки старец на голову царицы, очи к небу возвел и промолвил голосом проникновенным:

- Божия благодать на тебе, голубица чистая! Принесешь ты мир и счастие и царю, и земле своей. Пока будет длиться земная жизнь твоя, не сойдет царь Иоанн со стези праведной… И в грядущих веках благословит Бог твой род славою великой, поставит его над всею Русью Православной.

Поднялась молодая царица и поспешно сказала старцу неведомому:

- По воле твоей пойду я сейчас к царю-супругу. Как же сказать ему об имени твоем?

- Скажи, царица праведная, своему супругу-царю, что пришел к нему смиренный иерей Сильвестр, по видению свыше, по велению Божиему…

Быстро выбежала молодая царица из терема, и один остался старец Сильвестр. Не двигался он с места; стоял, обратив взор на окно терема, где пламенело зарево багровое… Без трепета, без колебания ожидал старец давно желанной беседы с молодым царем. Не примечал он, как время шло; не знал, долго ли, нет ли, царицы не было, - помышлял он в это мгновение лишь об одном: о своей задаче великой…

У ЦАРЯ

Во дворце Воробьевском у царя Иоанна Васильевича нежданно-негаданно великая тишь стала; удивлялись все приближенные; удивлялись способники царя молодого потехам лихим, какие любил юный царь совершать в окрестностях московских. Не рыли землю борзые кони у крыльца государева, не трубили в звонкие трубы доезжачие; не выходили с крыльца царского степенные бояре и не говорили, улыбаясь: “Седлайте коней для государя молодого. Хочет он свою душеньку потешить… Хочет он поскакать по полю раздольному, зверей-птиц половить…”.

Тихо все было на дворе государевом, в соседней церкви гулко звонили колокола: нежданную службу правил случайный поп государев.

Из бояр немногие оставались при юном царе: разбежались многие, прослышав, что появился у государя муж некий, что обличает неверных слуг царских.

Толковали приближенные слуги царские, что в один день негаданный явился к юному государю некий старец неведомый и толковал он долго с царем, и никого в ту пору в покой царский не впускали. Что потом видели царя Иоанна Васильевича ближние бояре бледным и взволнованным; что после того юный царь не звал к себе ни одного из советников ближних: отошел от дверей горницы царской князь Темкин, отошел боярин Иван Петрович Федоров, отошел боярин Нагой, и даже дядя царицын Григорий Юрьевич Захарьин, сильно смутившись, ушел ни с чем от порога государева.

На следующий день поехал юный царь навестить митрополита в Новоспасской обители.

Ходил слух, что духовник государев и еще многие бояре благомыслящие сказали государю молодому, что-де сгорела Москва от волшебства злодеев неких.

После того, как говорили в народе, стал ходить юный царь Иоанн во власянице монашеской, стал крепко каяться и каждый день на службы церковные ходить…

В то утро вышел юный царь на крыльцо свое, на крыльцо дворца Воробьевского, без обычного множества бояр придворных… Были с молодым царем только Алексей Адашев да неведомый доселе священник, старец Сильвестр. Вышли они в ту пору, когда еще, как говорилось, и птица, и человек утренний сон довершали… Полнейшая тишина стояла на дворе царском: ни холопов крикливых не было слышно, ни другой челяди дворцовой… Стал царь Иоанн на крыльце своем, стал и дивится: такая-то кругом тишина, что на душе у него благостно стало…

Подметил старец Сильвестр на лице государевом улыбку кроткую и сказал ему голосом своим добрым:

- Что, царь-государь, чай, привольно вздохнуть тебе в этакой тиши-благодати?

- Верно слово твое, отец святой, - ответил ему молодой царь. - Отродясь не приходилось мне такой тишины благодатной слышать; всегда-то кругом меня сотни бояр да холопьев возились… Не было минутки вздохнуть одному привольно!

- А чай, скучновато тебе, государь, теперь, когда удалился от той сутолоки мятежной?

- Нет, отец святой, великую отраду ощущаю я в душе своей, не слыша шума и говора обычных ближних моих.

- Значит, не гневаешься ты, государь, на совет слуги твоего?

- Нет, благодарю тебя, отец святой, за то, что дал ты мне познать истинный покой! И знай, что никогда не вернусь я к прежнему своему величию надоедливому и беспокойному.