Царица Тамара

Священник, Ты так молода, и тебе должно быть стыдно, и ты стоишь и краснеешь. Вот Зайдата не покраснела, да она и не говорила глупостей.

Зайдата. Да уж я знаю, что для тебя я лучше всех.

Священник. Лучше всех? Ну, я бы этого не сказал. Может быть, какая-нибудь другая и лучше. А ты уж и думала…

Зайдата. О, да!

Священник. Вот этого не следовало бы. Это стыдно.

Зайдата. А вот сломай-ка мне стебель. Протягивает ему розу.

Священник пробует. Его надо обрезать.

Зайдата. А у тебя нет кинжала?

Священник. Да, у меня нет кинжала. Вот он мог бы.

Зайдата удерживает его и берет розу. Этот воин? Нет, ведь царица ему не приказала. Смех.

Зайдата. Тебе следовало бы самому иметь кинжал, священник.

Священник. Я ношу кинжал, когда бываю на войне.

Зайдата. Но ведь тебе не приходилось им пользоваться.

Священник. Не приходилось? Я разве не рассказывал, как я раз справился с двадцатью людьми?

Зайдата. Нет, расскажи-ка.

Священник. Я убил шестерых — остальные бежали. Смех.

Зайдата. Христианскому священнику не следовало бы убивать шесть человек.

Софиат. Да, не следовало бы.

Священник. Ты этого не понимаешь, Зайдата. И ты тоже, Софиат, — ты слишком молода. А разве у калифа нет дервишей и священников, которые убивают в бою?

Зайдата. Да, а все-таки христианину следовало бы быть лучше, чем магометанину.

Священник. Ты права, Зайдата, а вот Софиат не права, она кудахчет, как курочка, и ничего не понимает. Все вы вместе курочки, а вот Мецеду — серьезная и молчит. И правда, девочки, вы должны молчать и делать ваше дело, как велела царица. У вас скоро будет готово?

Мецеду. Да, сейчас.

Священник. Только еще я должен сказать, что Софиат из вас — самая искусная. И к тому же она самая маленькая, и у нее маленькия ручки. Но и все вы искусны… Вот и музыканты.

Из глубины сцены входят музыканты и садятся на полу около обитой железом двери. Они все одинаково одеты, в желтый шелк с черными шнурами. Инструменты — зурны, трехтонные деревянные флейты, барабаны и лютни, скрипки и арфы. Музыканты сидят, молча, не двигаясь.

Священник. Теперь, верно, скоро придут танцовщицы.

Юаната. А ты уж и радуешься?

Священник. И ты должна радоваться и не таить злобы в сердце! Когда придет князь Георгий, тут в замке не будет уж печали.

Юаната. А с вами на войне бывают танцовщицы?

Священник. Только у тебя одной, Юаната, мысли, как у маленького теленочка. Как же с нами могут быть на войне танцовщицы? На войне нам нужны копья да мечи.

Юаната. Когда ты убивал тех шестерых, тебе, верно, было очень страшно. Ты очень боялся?

Священник. Я никогда не боюсь. Ты ведь знаешь.

Юаната. Откуда мне знать?

Священник. Разве не я стоял вчера ночью перед ханом Карским? И передо мною поставили двух огромных копьеносцев.

Юаната. Что же ты делал у хана Карскаго?

Священник. Я этого не скажу. Я был послом князя Георгия, передал его письмо относительно великого плана, который он должен был выполнить сегодня ночью. Больше я ничего не скажу.

Юаната. Что же это был за великий план?

Священник. Он хотел смирить царицу… Ты не должна расспрашивать о таких важных вещах.

Зайдата. Посмотри на танцовщиц, священник; вот они идут.

Из глубины сцены входят танцовщицы в развевающихся шелковых одеждах разных цветов, с золотыми повязками на лбу. В руках у них бубны. Они подходят к музыкантам и стоят молча, не двигаясь.

Мецеду. Воткните последние розы, девушки, тогда я доложу царице, что у нас готово. Уходит во вторую дверь.

Юаната. Тебе, верно, кажется, что танцовщицы красивее нас, священник, что ты на них так смотришь?

Священник. Да, танцовщицы очень хороши.

Юаната. Это только потому, что они лучше одеты. Не правда ли, Зайдата?

Зайдата. Да, правда.

Священник. Не надо так говорить, Зайдата. Ты лучше всего, когда на тебе вовсе нет одежды, ведь ты знаешь.

Зайдата. Что он говорит! Откуда ты знаешь?

Священник. Я не знаю, но ты должна благодарить Бога за то, что ты так прекрасна без платья.

Мецеду возвращается. Царица!