Священник. Да, но… прости мне, царица — не отпускай его. Обдумай, зачем князь Георгий… Я не могу молчать.
Царица озлобленно. Нет, священник, ты можешь молчать.
Игумен. Он говорил о письме. Не торопись, дитя мое.
Царица. Да, письмо. Одна весть за другой потрясают меня, и я становлюсь слишком тороплива. Зовет есаула. Что это за письмо, о котором ты говорил?
Гетман. Письмо, которое мы нашли в кармане у хана Карскаго.
Царица. Что же в нем? Скажи Тарасу, чтобы он прислал мне его.
Гетман. Оно при мне. Расстегивает черкеску и достает.
Царица. Оно при тебе? Что же ты не даешь его? Давай письмо. Берет письмо и читает. Это от князя Георгия. Садится.
Священник. Да, и передал его я.
Царица. Ты передал его?
Священник. В большой беде был князь Георгий. Ты не слушала, что он говорил, и не видала его страданий.
Царица читает и удивленно улыбается. Нет… да ведь… Георгий, о, милый! Горячо. Он пишет… он пишет правду, я противилась ему… Сжимает руки над головой. Спасибо тебе, Георгий, где бы ты ни был. Ты передал письмо?
Священник. Да.
Царица. И тебе спасибо! Может быть, князь Георгий поступил неразумно, благочестивый отец, но я все-таки благодарна ему; только из-за меня он это сделал, потому что он любит меня. Вот он пишет. Ты этого не понимаешь, благочестивый отец, а я понимаю.
Игумен. Нет, я этого не понимаю.
Царица. Он хотел смирить меня, он не хотел выпрашивать у меня никакой милости; можно ли осуждать его за это?
Игумен. Он хотел напасть на войско.
Царица. Великий план, могучий план! Из-за меня никто еще не предпринимал такого величественного дела. Он хотел прийти сюда с войском и стать передо мной. Кричит. Георгий, Георгий! «Долгие годы она противилась мне и холодно смотрела на меня». Больше я никогда не буду этого делать. Никогда!
Игумен. И ты думаешь, царица, у князя Георгия были силы, чтобы выполнить этот план?
Царица. Ты как думаешь, священник?
Священник. Я думаю, что — да.
Царица. Князь Георгий не хвастает. Ты не знаешь его, благочестивый отец. Подобно тому, как гора — есть гора, так и он… Мы стояли на нашей кровле в Тифлисе… и никого не было, кроме нас троих: солнце, он да я. И мы ездили на большие ярмарки… Народ бросал нам цветы и громко кричал от радости; ибо он был подобен могучей горе.
Игумен. Они приветствовали тебя.
Царица. И его приветствовали. Представь себе ропот целой Грузии! И он стоял и был выше меня — и еще больше становился он, когда снимал шапку. Я снова скажу ему это, снова напомню, когда он вернется. тревожно. Ведь он вернется? Молчание.
Царица. Вы молчите и глядите в землю. Не молчи же ты, священник. Ты так часто и охотно болтаешь и часто говоришь то, что нужно.
Священник. Если я знаю князя Георгия — он придет.
Царица. Не правда ли? Если он чего-нибудь хочет, то уж хочет. Солдаты, в погребе лежит тело, принесите его наверх. Я его роскошно украшу и пошлю к товинцам, чтобы сделать их своими друзьями. И еще я пошлю им много даров. Гетман и солдаты уходят.
Царица. Может он быть здесь сегодня к вечеру? Вы молчите. Наверное, он может к вечеру быть здесь. Почему ты так серьезен, игумен?
Игумен. Я хочу кое-что сказать: для веры ты ничего не сделаешь, если отошлешь тело хана.
Царица. Я освобожу Георгия.
Игумен. Но не обратишь язычников.
Гетман возвращается с солдатами. Я пришел, хочу доложить, что явились два офицера со свитой.
Священник спешит к глубине сцены.
Царица. Два офицера? От Тараса?
Гетман. Нет, не наши. Это два татарских офицера. Я не мог хорошо их рассмотреть в тумане.
Царица. Выстрой твоих солдат, чтобы я могла принять их с почетом. Офицер исполняет приказание.
Священник возвращается. Это товинцы. Те же два офицера, что были тут, чтобы выкупить хана.
Царица радостно. Посмотри, священник, может быть, с ними князь Георгий.
Священник. Князя Георгия с ними нет.
Царица. Нет! Сжимает руки на груди. Как вы думаете, что за вести несут они?