Царица Проклятых

Маэл, как обычно лохматый и неряшливый, занял место слева от Хаймана. А за ним – еще один представитель древности, Эрик, перешедший, по мнению Мариуса, рубеж трех тысячелетий, худой, внешне обманчиво хрупкий, – возможно, к моменту смерти он успел прожить лет тридцать. Его карие глаза задумчиво рассматривали Мариуса. Сшитый на заказ костюм выглядел более элегантно, чем та одежда, которую бизнесмены обычно покупают в магазинах.

А это кто? Та, что сидит справа от Маарет, в дальнем конце стола, прямо напротив Мариуса? Да, она его действительно потрясла. Когда он увидел зеленые глаза и медно-рыжие волосы, то сразу же подумал о второй сестре.

Но это создание, несомненно, еще вчера было живым. И он никак не мог найти объяснение ее силе, застывшей белизне ее кожи, ее необычному пронзительному взгляду и исходившей от нее невероятной телепатической энергии – видимо, она была еще не в состоянии контролировать каскад мрачных и удивительно четких образов. Она с бесхитростной точностью воспроизвела в памяти картину, написанную им несколько веков назад, – его Амадео, окруженного во время молитвы чернокрылыми ангелами. По телу Мариуса пробежал холодок.

– В подземелье Таламаски? – прошептал он. – Моя картина? – Он вдруг резко, ядовито рассмеялся. – Так вот она где!

Она испугалась; она не собиралась открывать свои мысли. Безнадежно смутившись, готовая защищать Таламаску, она резко ушла в себя. Ее тело, казалось, съежилось, а сила, наоборот, удвоилась. Чудовище. Изящное зеленоглазое чудовище. Родилась только вчера – это он правильно определил, ибо в ней еще присутствуют живые ткани. Внезапно он все понял: Джесс – так ее звали – была созданием Маарет. Она – прямой человеческий потомок этой женщины; а теперь стала созданием своей древней матери. Его поразило и даже слегка испугало такое сочетание. Кровь, бегущая по ее молодым жилам, обладала таким могуществом, которого Мариус даже не мог себе представить. Она абсолютно не испытывала жажды, а ведь она еще даже не умерла окончательно.

Но пора прекращать этот безжалостный и пристрастный осмотр. Ведь все они ждали его. Однако он не мог не подумать о собственных смертных родственниках, потомках его племянников и племянниц, которых он так любил при жизни. Да, несколько сотен лет он следил за ними; но потом уже не узнавал их, как не узнавал сам Рим. И он позволил им опуститься во тьму вслед за Римом. Но, без сомнения, по земле и сейчас ходят те, в чьих жилах течет кровь его древнего рода.

Он продолжал рассматривать рыжеволосую девушку. Как она похожа на свою великую мать: высокая, но хрупкая, тонкая в кости, красивая, но строгая. Здесь какая-то старая тайна, что-то связанное с родом, с семьей… На ней были мягкие темные одежды, напоминающие платье ее матери; безупречные руки; она не пользовалась ни духами, ни косметикой.

Каждый из них был по-своему великолепен. Высокий, плотного сложения, элегантный в своем монашески черном наряде Сантино с сияющими черными глазами и чувственным ртом. Даже в неряшливом Маэле, поглядывающем на древнюю женщину со смесью любви и ненависти, чувствовалась всеподавляющая, могучая личность. Ангельское лицо Армана описанию не поддавалось. А мальчик, Дэниел, с пепельными волосами и блестящими фиолетовыми глазами больше походил на видение.

Интересно, было ли когда-нибудь бессмертие даровано человеку с уродливой внешностью? Или же темная магия дарует красоту всякой жертве, брошенной в ее горнило? Габриэль при жизни, несомненно, была утонченным созданием, обладающим всем мужеством своего сына, но начисто лишенным его импульсивности. Луи… О да, Луи, конечно же, попал в их общество благодаря изящным чертам лица, глубине зеленых глаз. Его избрали за присущее ему состояние мрачной созерцательности, которое сейчас проявилось в полной мере. Он казался затерянным среди них человеком: лицо, смягченное эмоциями и красками, удивительная незащищенность во всем его облике, вечно вопрошающие и грустные глаза. Даже Хайман, несмотря на весь свой устрашающий вид, обладал бесспорным совершенством лица и фигуры.

Что касается Пандоры, то, глядя на нее, он видел перед собой не меланхоличное, отрешенное существо в библейских одеждах, застывшее в кресле, обратив взор к таящимся за сгущающимися тучами галактикам, а страстную и наивную живую женщину, которая подошла к нему на чернильно-темной улице Антиохии, умоляя дать ей бессмертие.

Даже Эрик, выбеленный веками, источающий слабое свечение, сохранил, как и Маарет, отпечаток глубоко человеческого чувства, еще более привлекательный благодаря очаровательной двуполой грациозности.

Никогда еще Мариусу не приходилось своими глазами видеть такое общество – собравшихся вместе бессмертных всех возрастов, от новорожденных до самых древних; и каждый из них обладал неизмеримыми силами и своими слабостями, включая даже пребывающего в невменяемом состоянии молодого человека, так мастерски созданного Арманом с помощью всей нерастраченной чистоты его девственной крови. Мариус сомневался, что подобная «община» существовала когда-либо в истории.