Царица Проклятых

– Даже я не всегда могу преодолеть чересчур большое расстояние, – ответила Маарет. – Если бы остался кто-то, способный разобрать мысли Лестата и донести их до меня, я бы нашла его за секунду. Но практически никого больше не осталось. А Лестат всегда хорошо умел скрывать свое местонахождение; это его природный дар. Он всегда проявляется в тех, кто силен, самодостаточен и агрессивен. Где бы он ни был, он инстинктивно ставит вокруг себя барьер.

– Она забрала его с собой, – сказал Хайман. Он потянулся через стол и положил руку на ладонь Габриэль. – Она нам все откроет, когда будет готова. И если перед этим она решит причинить Лестату вред, то мы ничем не сможем ей помешать.

Мариус чуть не засмеялся. Такое впечатление, что древнейшие считают: произнести вслух абсолютную истину означает принести утешение. Что за любопытное сочетание жизненной силы и пассивности! Значит, вот как было на заре истории? Когда люди чувствовали, что грядет нечто неизбежное, они предпочитали застыть и смириться? Он с трудом мог это понять.

– Мать не причинит Лестату вреда, – сказал он, обращаясь к Габриэль и ко всем остальным. – Она его любит. И в основе ее чувства лежит совершенно обыкновенная любовь. Она не причинит ему вреда, чтобы не причинить вреда самой себе. И держу пари, ей известны все его штучки не хуже, чем любому из нас. Он не спровоцирует ее, хотя у него, вероятно, хватит глупости попробовать.

Габриэль слегка кивнула и даже сумела слабо улыбнуться. Она была твердо убеждена, что Лестат, располагай он временем и возможностью, способен рано или поздно спровоцировать кого угодно; но она сочла за лучшее промолчать об этом.

Она не утешилась и не сдалась. Откинувшись на спинку деревянного кресла, она смотрела мимо них, как будто они перестали для нее существовать. Она не испытывала лояльности ни к одному из участников собрания, точнее, не испытывала лояльности ни к кому, кроме Лестата.

– Хорошо, – холодно произнесла она. – Ответьте мне на самый важный вопрос. Если я уничтожу чудище, похитившее моего сына, то все мы умрем?

– Черт возьми, как вы собираетесь ее уничтожить? – спросил потрясенный Дэниел.

Эрик усмехнулся.

Она бросила пренебрежительный взгляд на Дэниела, а на Эрика словно вообще не обратила внимания. Она посмотрела на Маарет.

– Так что, старые мифы не лгут? Если я прикончу эту, извините за грубость, сучку, я тем самым прикончу всех остальных?

Члены собрания тихо рассмеялись. Мариус покачал головой. Но Маарет улыбнулась в знак того, что поняла вопрос, и кивнула:

– Да. В ранние времена это уже пытались сделать. Пытались многие глупцы, которые в это не верили. Дух, вселившийся в нее, дает жизнь каждому из нас. Уничтожь носителя – и уничтожишь саму силу. Первыми умрут молодые; старые постепенно иссохнут; старейшие, возможно, останутся в живых. Но она – Царица Проклятых, и Проклятым без нее не жить. Энкил был всего лишь ее принцем-консортом, поэтому тот факт, что она убила его и выпила его кровь до последней капли, ни на что не влияет.

– Царица Проклятых, – тихо прошептал Мариус. Маарет произнесла эти слова с несколько странной интонацией, словно они всколыхнули болезненные, жуткие воспоминания, которые не в силах было стереть даже время. Как не в силах оно было стереть сны. Он снова ощутил суровую непреклонность древних созданий, для кого, вероятно, язык и все руководствующиеся им мысли лишены ненужной усложненности.

– Габриэль, – сказал Хайман, особенно красиво произнося ее имя, – мы Лестату ничем помочь не можем. Мы должны воспользоваться этим временем, чтобы продумать план. – Он повернулся к Маарет. – Сны, Маарет. Почему сны приходят к нам именно сейчас? Нам всем необходимо это знать.

Наступила продолжительная пауза. Всем присутствующим так или иначе было известно о существовании этих снов. Габриэль и Луи они почти не затронули, настолько, что Габриэль до этой ночи вообще о них не задумывалась, а Луи, напуганный Лестатом, выбросил их из головы. Даже Пандора, которая призналась, что сама снов не видела, сообщила Мариусу о предостережении Азима. Сантино называл их зловещими видениями, от которых он не мог избавиться.

Теперь Мариус узнал, что на молодых – Джесс и Дэниела – они оказали пагубное влияние, почти столь же жестокое, как и на него.

Но Маарет по-прежнему не проронила ни слова. Боль в глазах усилилась; Мариус ощущал ее беззвучную вибрацию. Он чувствовал, как сжимаются в спазме крохотные нервы.

Он немного наклонился вперед, сложив руки на столе.

– Маарет, – сказал он. – Это правда, что сны посылает твоя сестра?

Ответа не было.

– Где Мекаре? – настаивал он.

И снова тишина.

Он чувствовал, как ей больно. И ему опять стало неудобно, ужасно стыдно за резкость своих слов. Но если он хочет принести пользу, то должен довести все до логического конца. Сам не понимая почему, он вновь вспомнил сидящую в храме Акашу. Вспомнил ее улыбку. Он представил себе Лестата, и ему отчаянно захотелось его защитить. Но Лестат стал всего лишь символом. Символом самого себя. Или их всех.