Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству

Епископ Игнатий Смола не сразу стал отдавать визиты царице Евдокии. В 1715 году он был в монастыре на праздник Покрова и не рискнул посетить кельи царицы. Евдокия, видимо, пожаловалась брату Аврааму, и тот, встретившись в Москве с епископом Игнатием, «пенял» ему: «…для чего-де ты в хоромы не ходил или будто к тебе какой указ прислан?» В ответ епископ, по его словам, упрекнул самого царицыного брата, что тот тоже не ездит в Покровский монастырь. Интересен ответ Авраама Лопухина, сказавшего, что «ему быть неприлично»; он ссылался на прямой запрет посещать царицу Евдокию. Позже, впрочем, епископ Игнатий уже не сомневался, поддерживать или нет жившую в Покровском монастыре царицу, и даже прислал ей в дар с архиерейской конюшни двух «возников», чтобы ей удобнее было выезжать из монастыря. Вольности эти в итоге дорого обошлись епископу Игнатию. Царь сам рассматривал его дело. Петра прежде всего интересовало, почему митрополит, ведая «правильную» царицу Екатерину, «почитал за царицу же бывшую царицу, монахиню Елену, и отдавал ей такую честь, которой весьма она отрешена»^{192}. Велик русский язык! В обвинительной речи не случайно сказано «правильная», а не «законная» царица!

Ответ на все вопросы в отношении «бывшей царицы» был очевиден. Евдокия, даже живя в Суздале в Покровском монастыре, не переставала быть матерью наследника престола. А у царевича в его браке с Софией-Шарлоттой родились собственные дети: 12 июля 1714 года — великая княжна Наталья Алексеевна, а 12 октября 1715 года — великий князь Петр Алексеевич. Особенно опасным для семьи Петра I и Екатерины I, в которой рождались и выживали одни девочки, а мальчики умирали в младенчестве, стало рождение сына у наследника царства. Не случайно проницательный князь Борис Иванович Куракин говаривал своему свойственнику царевичу Алексею про Екатерину I: «Покамест у мачехи сына нет, то к тебе добра; и как у ней сын будет, не такова будет»^{193}.

Царица Евдокия тоже очень скоро узнала о появлении внука, весть об этом донесли в ее монастырское уединение. Сохранилось письмо Авраама Лопухина духовнику царицы Федору Пустынному с рекомендацией торгового человека Алексея Колзакова, «которой известился, быв в Петербурхе, о рождении государя царевича сына Петра Алексеевича, и, ревнуя к нам по своему приятству, прибежал с тем известием ко мне всех прежде». Как видим, это было не единственное, а только первое известие Аврааму Лопухину о рождении сына у царевича Алексея. Оно имело чрезвычайное значение, потому что еще больше укрепляло династические права сына царя Петра и царицы Евдокии. Авраам Лопухин просил принять вестника — Алексея Колзакова — в Суздале «честно и искусно», представить его «государыни царице» и донести «ее милости, чтоб она ево соблаговолила наградить от себя чем, за ево многое усердие»^{194}.

После этого в Покровском монастыре уже 27 октября 1715 года пели благодарственный молебен, а чуть позднее, 25 ноября, впервые справили тезоименитство великого князя, полного тезки своего деда — Петра Алексеевича. Не случайно, что тогда и суздальский епископ Игнатий перестал бояться встреч с опальной царицей и стал приходить к ней для благословения. Немного омрачить известие о появлении внуков могло лишь то обстоятельство, что царица Евдокия узнавала об этом от чужих людей. Например, празднуя появление на свет внука, она не знала, что несколько дней спустя после его рождения умерла жена царевича Алексея Петровича кронпринцесса София-Шарлотта. Страшась гнева отца, царевич Алексей по-прежнему избегал писать письма матери в Суздаль. Правда, отправляясь в свою роковую поездку за границу, он оставил для передачи матери 500 рублей. Но дороже всех денег были бы несколько строк, написанных рукою сына.