Царевна Софья

Между тем полковник Нечаев пребывал в растерянности. 3 сентября он послал царю Петру донесение о невозможности выполнения приказа об аресте сторонников Софьи: «…вора Федьки Шакловитова и жены и детей в доме нет, а носится речь, что в Верху, — и тут его взять невозможно. А старца Селиверстка искали… и сказали — не нашли». В стрелецких полках было «не согласно». На дворе съезжей избы Огибалова полка стрелец Яким Иванов застал Обросима Петрова и попытался его арестовать, но «тот Оброска Петров учинился силен и почал его бить». Присутствовавшие при этом стрельцы не поддержали Иванова «и его, Оброску, отпустили; и Олешку Стрижова и Егорка Романова также не дали». В то же время в других полках были арестованы трое сторонников Шакловитого — Андрей Сергеев, Иван Муромцов и Дементий Лаврентьев.

Очень интересны показания Нифонта Чулочникова о разговоре Софьи с пятью стрелецкими командирами, которых она призвала во дворец в начале сентября.

— Надобен ли вам великий государь царь Иоанн Алексеевич? — спросила царевна.

Стрельцы ответили, что намерены сохранять верность обоим царям:

— Мы им великим государям служить и работать готовы вобще.

— Житье наше становиться коротко, — начала жаловаться Софья. — Царя Иоанна Алексеевича ставят ни во что, а меня называют девкою, будто я и не дочь царя Алексея Михайловича.

— Ваша в том воля государская, — дипломатично ответили стрельцы, — нам вам, великим государям, указать нельзя.

Софья продолжала:

— А князь Борис Голицын да Лев с братьями Нарышкины, да набралось еще их новой родни, и они с царских конюшен коней, и кареты, и шоры все растащили. А святейшему патриарху о чем почнешь говорить, то он и не глядит.

Стрелецкие командиры возразили:

— Нам, государыня, святейшему не указать — воля его.

— Я кабы обо всём радела, — сетовала правительница, — а у нас всё из рук тащат. А будет вам мы не надобны, и мы пойдем себе с братом, где кельи искать.

— Мы вам, великим государям, рады служить вобще, — повторили стрельцы.

При расставании Софья по своему обыкновению одарила собеседников ста рублями.^{439}

Из этого эпизода видно, что правительница стремилась заручиться поддержкой московского стрелецкого гарнизона и настроить общественное мнение против своих политических противников — Бориса Голицына, Нарышкиных и патриарха Иоакима. Стрелецкие же командиры в беседе с ней вели себя дипломатично, не выказывая желания ввязываться в придворную борьбу. Но во всяком случае Софья сумела добиться от них обещания служить государям «вобще», то есть всем троим. Тем самым стрельцы выразили готовность поддерживать существующую систему высшей власти, которую «партия» Нарышкиных стремилась изменить в пользу царя Петра. Такой итог переговоров со стрелецкими начальниками можно считать важным достижением Софьи Алексеевны.

Около 3 сентября двое пятисотных из полка Цыклера отправили ему письмо из Москвы о последних происшествиях в столице. Этот уникальный документ свидетельствует, что энергичная правительница в то время еще не утратила надежду на возможность вооруженного сопротивления врагам. На Лыковом дворе она расставила дополнительные стрелецкие караулы и начала стягивать туда «полные полки тысячные» со знаменами, копьями, ружьями и барабанами. По Москве ходили слухи, что Софья и царь Иван «изволят идти в Троецкой поход вскоре, а которого числа — того вподлинно неведомо».^{440} Гордон также сообщает, что 3 сентября Софья подтвердила свое намерение «ехать с братом на следующий день в Троицу». Несомненно, у нее еще не угасла надежда на возможность примирения с Петром. Узнав об этом, младший царь, как сообщает шведский резидент Кохен, прислал Софье письмо с указанием «не трогаться с места под угрозой унизительного обращения и снова потребовал выдачи Шакловитого».

В тот же день правительница созвала заседание Боярской думы, чтобы обсудить, как поступить с Шакловитым; и «бояры, и окольничие, и думные дворяня приговорили вора Федку Шакловитого и товарищев его отдать к великому государю в Троецкой поход».^{441} Софья должна была понять, что находится практически в изоляции. В то же время нет достаточных оснований для жесткого вывода, сделанного историком Е. Ф. Шмурло: «Царевна говорила не то, что думала. В ее действиях не видать уже более ни руководящей мысли, ни зрелого обсуждения. Она совсем потеряла голову». В действительности же Софья сохраняла ясность ума и продолжала бороться до последней возможности за свою власть и за жизнь близких ей людей. Известно, что она в те дни снова призывала стрелецких пятидесятников и десятников и говорила им:

— Я еще с государем грамотами перешлюсь, и вы до указу не отдавайте тех людей, те люди добрые. А то этак и всех вас переберут по указам царя Петра.^{442}