Царь царей

Оглядываясь назад, невозможно было сказать, когда Пенрод начал приходить в себя. Постепенно, в течение многих недель, он начал осознавать, что время от времени забывал злиться. Он двигался сквозь дни механически, ухаживая за больными, поедая простую пищу в столовой и обсуждая суфизм с торговцем шелком как интеллектуальное развлечение, точно так же, как он двигался через бесчисленные шахматные партии, проверяя свои умственные способности.

Но вот однажды он вышел из лазарета и обнаружил, что смеется над чем-то, сказанным одним из его пациентов. На другой он открыл для себя удовольствие нежно дразнить грозную Клеопатру. Затем наступил момент, когда он чистил изъязвленную рану ребенка, и он забылся. Заботясь о испуганном маленьком мальчике, он больше не был Пенродом Баллантайном, награжденным Крестом Виктории, героем, который победил продажного монстра и спас королевские дома Европы от глубокого и разрушительного скандала, он был просто средством помочь этому единственному ребенку. Какое-то ощущение промелькнуло у него в голове, но сначала он не мог его определить. Это было похоже на внезапный свет поразительной интенсивности, но без тепла и боли. Сидя на корточках среди бинтов и бормоча какую-то успокаивающую чепуху ребенку во время работы, он почувствовал себя так, словно его сердце взорвалось в груди.

Слегка потрясенный, он закончил свою работу и пошел вылить грязную воду и принести свежую, опустив голову. Клеопатра послала ему очередного пациента, и он поздоровался с ним, древним нищим с репутацией сквернословящего, хотя и колоритного человека. Когда Пенрод опустился на колени и начал разворачивать старые, обесцвеченные бинты, он дал название тому чувству, которое только что испытал: покой - но покой более глубокий, чем все, что он когда-либо испытывал прежде. Это его озадачило.

Он попытался объяснить это торговцу шелком в тот вечер, когда они играли в шахматы. Купец взял пешку своего коня.

- Свобода от твоего бушующего сердца, Пенрод. Именно это вы и обнаружили. Мы еще сделаем из тебя Суфия.”

Пенрод взял свою ладью. “Я не уверен, что верю в Бога.”

Торговец шелком удивленно поднял брови. “Это немного грубо, мой друг, учитывая, что вы, кажется, только что с ним познакомились.- Он внимательно изучил доску. “А вот это уже довольно большая проблема, которую вы мне поставили. Дай мне сосредоточиться.”

По мере того как шли недели, Пенрод начал ощущать легкость, которой не знал раньше. Он больше не испытывал ослепительных вспышек, но этот покой начал окутывать его. Он не думал ни о чем, кроме предстоящей работы. Когда у него было свободное время, он читал книгу Руми, которую оставил ему Фарук, и наблюдал, как его товарищи ходят по колонии. Однажды днем он сидел с книгой на коленях, когда его нашел Фарук. Увидев, кто это был, Пенрод попытался встать, но Фарук отмахнулся и сел рядом с ним на песчаную землю. Они стояли в тени молодой пальмы, и редкие дуновения ветерка наполняли их густым ароматом жасмина. Это был первый раз, когда Фарук искал его общества с того самого дня, как Пенрод вышел из здания больницы.

Несколько минут они сидели молча. Некоторые дети играли в крикет, насколько позволяла их инвалидность. Раз или два они обращались к Пенроду за советом или решением. Он легонько пожал им обе руки, и они поблагодарили его, назвали “дядюшкой” и вернулись к своей игре. Фарук заметил, что он читает, и некоторое время они обсуждали некоторые учения из книги, затем Фарук пожал плечами и снова посмотрел на мальчиков, играющих в свои игры.

- Однако не вся мудрость заключена в них, Пенрод.- Он говорил по-английски, и Пенрод ответил ему на том же языке. Эти слова странно звучали на его языке; он так давно не говорил ни на одном языке, кроме арабского.

“Что вы имеете в виду?”

“Я думаю, ты знаешь притчу о талантах. Вы еще очень молоды. Может быть, придет время, когда вы покинете это место и снова воспользуетесь своими навыками в более широком мире?”

Эта мысль показалась Пенроду странной.

“Может быть, и так, но я не хочу уезжать.”

Фарук успокаивающе похлопал его по колену. “Ты можешь остаться с нами, пока не умрешь от старости, мой друг, но я думаю, что тебе следует обдумать эту притчу.”

“Возможно, мои таланты лучше оставить похороненными, - сказал Пенрод. “Похоже, мои навыки предназначены для смерти.”