Царь славян

Формозов сообщает: «Итоги собирательской работы музея за те годы, когда им руководил Забелин, поразительны. В 1886 году там было всего 1500 единиц хранения, в 1908 — уже сотни тысяч» [56], с. 708.

В последний период своей жизни Забелин много работал над историей Москвы. «Отныне Забелину были открыты все архивы. Оберпрокурор Святейшего синода К.П. Победоносцев… дал ему в 1882 году своего рода мандат, разрешение копировать и публиковать любые документы из архивов духовного ведомства Москвы. Всем настоятелям монастырей и приходских церквей города предписывалось помогать ученому» [56], с. 724. В это время Забелин стал печататься значительно реже, как бы замкнулся в себе. Может быть, какой-то отпечаток наложили волны осуждений и издевательств, прокатившиеся по нему после публикации «Истории русской жизни».

Обнаруживаемые им архивные материалы оседали в его записях и фондах Исторического Музея. Трудно сказать, что именно он «раскопал» в эти годы. Но, уже представляя его мировоззрение и научную дотошность, можно смело предполагать, что архивы Забелина, если они вообще уцелели, хранят (хранили?) много интересного для истории Руси. Во всяком случае доподлинно известно, что богатый архив Донского монастыря «с актами от 1562 до 1783 года перешел в личное собрание Забелина, а уже оттуда, после его смерти, — в Исторический музей… Обследовал И.Е. Забелин и архивы различных гражданских ведомств: Главного магистрата, Московской сенатской конторы, Полицмейстерской канцелярии, Камерколлегии, Каменного приказа, Губернской канцелярии, Канцелярии конфискаций. В 1891 году он спас предназначенный к сожжению архив Московской управы благочиния (полицейского управления), достаточно важный для истории города» [56], с. 724–725.

Вот еще один интересный штрих: «В конце 1940-х годов сотрудники Государственного исторического музея под руководством профессора Николая Леонидовича Рубинштейна подготовили к печати второй том забелинской «Истории Москвы» (ранее не публиковавшийся — Авт.). Были уже гранки, но сверху набор приказали рассыпать (!? — Авт.). Специалисты ПО-ПРЕЖНЕМУ ПОЛЬЗУЮТСЯ РУКОПИСЬЮ, НАХОДЯЩЕЙСЯ В АРХИВЕ МУЗЕЯ, и каждый раз извлекают из нее немало ценного. В итоге обширный замысел (Забелина — Авт.) «Историко-археологического и статистического описания Москвы» полностью воплощен в жизнь не был» [56], с. 738739.

«Продолжение «Истории Москвы» ТАК И ОСТАЛОСЬ В РУКОПИСИ» [56], с. 738. Оно было издано лишь в 2003 году (да и то непонятно — полностью ли).

Все это выглядит чрезвычайно странно, даже подозрительно. Ведь после указанной попытки 1940-х годов до наших дней прошло более чем полстолетия. Неужели за эти десятилетия все никак не удавалось полностью издать труды Забелина? Были и есть непреодолимые препятствия? Может быть, в его трудах имеются архивно-археологические сведения из русской истории, которые цензоры-историки считают опасным выносить на белый свет, на суд широкой научной общественности? Потому и предпочитают втихомолку пользоваться рукописями, находящимися в архиве музея, дабы самим и бесконтрольно извлекать из них лишь то, что кажется подходящим. А все остальное, противоречащее, — тайком и поглубже задвигать в тишину хранилища. Во всяком случае трудно подобрать иное объяснение, — почему на протяжении ОКОЛО СОТНИ ЛЕТ после смерти замечательного историка И.Е. Забелина его труды все «никак не удается» извлечь из архива и ПОЛНОСТЬЮ опубликовать, без купюр.

Вокруг имени и трудов Забелина накопилось много противоречивых мнений и высказываний. К сожалению, иногда в ход идут аргументы, ничего общего не имеющие с научными. Например, некоторые авторы подчеркнуто указывают на забелинские высказывания в поддержку черносотенного движения, казачества. «Даже «черная сотня» казалась ему благом» [56], с. 741–742. Надо сказать, что Забелин был человеком довольно откровенным, и своих взглядов не скрывал. Вот, например, одна из его записей: «Самое вредное животное в России — это адвокатура». Писал он и порезче, более открыто. И не только об адвокатуре. В итоге, люди, не любившие казачество и боявшиеся его, перенесли часть своей ненависти и на Забелина.

Забелин также категорически не принимал многих элементов творчества Льва Толстого, Леонида Андреева и Максима Горького, «поскольку, по словам Забелина, они «чего-чего не придумали, чтобы выразить как можно ярче, как можно омерзительнее всю гадость русского бытия» [56], с. 742.