Царь Петр и правительница Софья

Царь в сопровождении Меншикова пошел вдоль стана, по направлению к казацкой линии. Стан понемногу пробуждался. Кое-где виднелись одинокие фигуры, которые крестились на восток, а иные клали земные поклоны. Везде видны были принадлежности предстоявшего штурма: кучи хвороста, фашиннику, соломы, заступы, лестницы. Тут же на соломе и вокруг шатров навалены были седла, войлоки, а на них вповалку разметаны были человеческие тела: это были те, которым на заре особенно крепко спалось. По казацкому стану уже вился кое-где синий дымок, блестели огоньки: это более ранние казаки или те, которые почти всю ночь с турками «руками терзалися», варили теперь себе наскоро «кулиш с салом», может быть, в последний раз…

Еще дальше, ближе к взятому казаками крепостному раскату, отчетливо вырисовывались в утреннем воздухе фигуры всадников, которые стояли группою и о чем-то разговаривали, показывая на крепость. Увидав издали великана, бродящего по стану, и узнав в нем царя, два всадника отделились от группы и поскакали к нему. Он тотчас узнал их: это были казацкие вожди Яков Лизогуб и Фрол Минаев. В почтительном расстоянии они осадили коней и стали как вкопанные, отдавая честь молодому повелителю всея Руси. Стройные мужественные фигуры их казались приросшими к статным коням, точно и всадники, и кони были выкроены из одного материала.

— С добрым утром, мои храбрые стратеги! — приветствовал их царь.

— Здравия желаем вашему царскому величеству! — был дружный ответ.

— Хорошо ли промышляли над врагом?

— Не без корысти, ваше величество, — отвечал Лизогуб, — прикажи, государь, и мы ныне же до основания ниспровергнем сей притон врагов Христа.

— Спасибо, мои верные соратники, — торопливо отвечал царь. — Вы изрядно потрудились на марсовом поле, вашей службы я не забуду… Но и я ревную разделить с вами вашу иройскую славу. Ныне мы всею армиею чиним промысл над супостатами.

В этот момент вдали у ставки главнокомандующего боярина и генералиссимуса Шеина забил барабан.

— Проснулся старый Марс, — с улыбкою заметил царь, а потом снял шляпу и набожно перекрестился, — благослови, Господи, день сей и призри на труды наши имени Твоего ради.

Затем, обратясь к казацким вождям и быстро проговорив «С Богом, к своим местам», воротился к своей палатке, где уже его ждали все воинские власти. По звуку вестового барабана, на зов которого откликнулись барабаны по всем полкам, весь стан поднялся на ноги, и по команде начальников рати стали готовиться к приступу. Прежде всего открыла огонь артиллерия, расположенная вдоль вала, насыпанного осаждающими. На огонь осаждающих турки отвечали, казалось, еще более убийственным огнем, но ядра их большею часть вязли в земляной насыпи, тогда как ядра и бомбы осаждающих производили в городе страшные опустошения: крепостные стены обсыпались, мечети и высокие тонкие минареты рушились с грохотом, посылая в воздух облака пыли; скоро грохнула и стройная белая игла минарета главной мечети, и видно было, как мулла, все время, воздев руки к небу, тщетно призывавший Аллаха, вместе с подбитым чердаком минарета полетел вниз с теми же распростертыми к небу руками. На главной стене и на внутреннем валу живыми шпалерами стояли защитники крепости, высоко поднимая свои знамена, но русские ядра делали брешь за брешью в этой живой стене, а знамена все продолжали упрямо развеваться в воздухе, как бы презирая и жизнь, и смерть. Петр, с лихорадочным огнем в глазах следивший за этой огненной игрой, не вытерпел и, соскочив с коня, бросился на вал к пушкам. Подойдя к главному бомбардиру, он отстранил его от пушки и сам навел орудие.

Царя оно послушается… аминь!

Он приложил фитиль, и пушка громыхнула. В тот же момент большое знамя падишаха, гордо и внушительно развевавшееся на главной башне, вместе с вершиною этой башни дрогнуло и, как подстреленная гигантская птица, полетело на землю, беспорядочно махая крыльями. На стенах, по всей линии осажденных и за стенами послышались крики испуга и отчаяния…

— Алла! Алла! Алла!

В тот же момент стрельцы, все стрелецкие полки, семеновцы, преображенцы с одной стороны, а казаки донские и украинские с другой под усиленный бой всех барабанов и с криками «С нами Бог!» стремительно бросились через засыпанный ров к стенам крепости.

— Господи! Не вмени мне в суд и осуждение кровей их, — страстно воскликнул Петр, поняв, что сейчас должна начаться жестокая резня.

— Государь! Отойди! — крикнул Лефорт, появляясь на валу.

— Молчи, Франц! — отстранил его Петр, глядя вперед и простирая туда руку. — Их кровь дороже моей: их кровь царей возвеличивает, престолы зиждет.

— Государь! Благослови твоего пирожника Алексашку!

Это взбежал на вал Меншиков и, упав на колени, целовал свободную руку царя.

— С нами Бог! Разумейте языцы и покоряйтеся! — отчаянно крикнул он и ринулся на приступ.

Пушки осаждающих мгновенно умолкли. Голые руки, бердыши и сабли должны были решить дело — или осаждающих опрокинут, или осажденные будут смяты.

— Государь, смотри! Чалмами машут, фески вверх подымают! — радостно заговорил Лефорт.