Царь Иоанн Грозный

Уже смеркалось. В одной из тесных улиц Дерпта, в доме гражданина Гольцбурга, мелькали в высоких окнах огни. Если бы Курбский мог быть тайным свидетелем того, что происходило там, он увидел бы несколько человек зверского вида, испытывающих острия сабель и кинжалов, которые выбирал Малюта Скуратов при блеске светильника и раздавал, переходя от одного к другому. Курбский услышал бы, как уговаривались они в следующую ночь напасть внезапно на дом его и умертвить безоружного.

   — Чтоб увериться в успехе, — говорил Скуратов, — нужно прежде сменить всех стражей. Нелегко угомонить смуглого эфиопа, он одним ударом руки справлялся с черемисскими великанами. Это мне царь говорил, но и Малюта постоит за себя! Я на медведя хаживал, авось и с Курбским управлюсь.

   — А мы поможем, — сказал уродливый татарин.

   — Мой ятаган, — продолжал Малюта, — не даст промаха, хоть бы на нём были заговорённые латы; не то задушим его...

   — Не хвались прежде времени, — сказал Гроза Одинцов, — осторожно надобно напасть на этого зверя; говорят, многие из юрьевских граждан постоят за него.

Курбский не знал об этой беседе, но не медлил. Каждая минута приближала к опасности. Тонненберг готов был сопровождать княгиню с сыном; Шибанов заботился о сохранении драгоценностей, необходимых для пути; княгиня уже вышла под кровом ночи из дома. Шибанов вёл Юрия. Тихо приближались они к городским воротам; не доходя до них, повернули мимо забора в поле, где в чаще деревьев стояла пастушья хижина.

Курбский спешил к своему семейству; в хижине накрыт был усердным Шибановым вечерний стол. В последний раз Курбский занимал место за столом подле любимой супруги; в последний раз сын его стоял возле него. Чувство неизъяснимой скорби наполняло сердца их. Яства на столе остались почти нетронутыми. Часто встречались взоры супругов, но они не могли долго смотреть друг на друга. Так умирающая мать нередко отдаляет от себя любимых детей, чувствуя приближение вечной разлуки и страшась подумать о них. Время летело быстро. Ненастная ночь темнела над городом. Курбский сидел безмолвно, с поникшей головой; княгиня вздрогнула, услышав бой часов на башне, и уже не сводила глаз с князя; слёзы прерывали слова её; любовь и страх боролись в её сердце.

   — Сын мой, сын мой, насмотрись на отца своего! — сказала она, рыдая.

Встав, Курбский в последний раз прижал к сердцу супругу и благословил сына.

   — Прости, Гликерия! Прости, Юрий!.. — сказал он и возложил на сына родительский крест, и, закрыв рукою глаза, вырвался из их объятий.

В это время вошёл Шибанов с извещением, что Тонненберг ждёт. Курбский, пожав руку Тонненберга, сказал:

   — Береги их, и когда будет можно... доставь мне весть о них!..

Была глубокая ночь; граждане дерптские покоились сном... Одни стражи окликались на стене городской, но у западной башни, обращённой к Вольмарской дороге, стражи было немного. Курбский поспешил к стене, у которой уже была привязана приготовленная Шибановым верёвочная лестница...

Часть третья

ГЛАВА I Рыцарский замок

Тонненберг и Шибанов ехали на конях возле повозки, закрытой навесом, в которой сидела княгиня с сыном. Дорога пролегала между болотами; с обеих сторон видны были равнины, казалось, покрытые травою, но один шаг на это мнимое поле подвергал опасности неосторожного путешественника.

Серые облака покрывали всё небо над местами печальными и пустынными; изредка видны были болотные птицы, перелетающие по кочкам, или вереницы диких гусей, которые, высоко поднявшись, неслись тёмною нитью к Пейпусу. Скоро показалось это обширное озеро, разливавшееся в необозримую даль; дремлющие воды его почти не колыхались, лениво омывая ровные песчаные берега.

«Не таков путь к белокаменной Москве, — думал Шибанов, — но не туда дорога нам; где вы, светлые дни наши? Было время, да миновало!..»

Печальные мысли его прерваны были топотом скачущих всадников.

   — Не погоня ли за нами? — сказал он Тонненбергу.

Повернув коня в ту сторону, откуда доносился конский топот, Тонненберг прислушивался.

   — Должно быть, погоня, — сказал он, — нам вместе опасно ехать; лучше повороти вправо по опушке леса, а мы повернём за пригорок; там мы снова съедемся на берегу озера. — Сказав это, Тонненберг закричал эстонцу, правившему повозкою. — Гони влево во весь опор! — И сам поскакал за повозкой.

Шибанов поворотил в лес; через несколько минут его настиг отряд всадников. Один из них требовал ответа, кто он и куда едет. Шибанов назвался боярским слугой из Таваста и сказал, что ездил в Юрьев.

   — Не видал ли, — спрашивали всадники, — высокого, смуглого человека в латах или в охабне?

   — Видел большого человека, — говорил Шибанов, — как богатырь на коне, а волосы как смоль, развеваются ветром. Он как стрела пронёсся мимо меня...

   — Куда же? — спрашивал объездный десятник.

   — Вот в ту сторону, — сказал Шибанов, махнув рукою на северо-запад, к Колывани.

   — К Колывани здесь и дороги нет, — сказал десятник.

   — Да разве я сказал твоей милости, что здесь его видел? — возразил Шибанов. — Он встретился мне недалеко от Юрьева.

Всадники поскакали назад.