Царь и царица

Запрос, внесенный в Государственную Думу весной 1912 г., по поводу Распутина, впрочем, по существу никогда Государственной Думой обсужден не был. Он был передан в общем порядке в комиссию по запросам, которая, ввиду близкого уже в то время окончания полномочий 3-й Государственной Думы, его не рассмотрела, вследствие чего он автоматически отпал. Тем не менее один факт внесения этого запроса и те несколько слов, которые были сказаны по его поводу А.И. Гучковым, произвели огромное впечатление в широких общественных кругах, едва ли не впервые узнавших таким путем о значении той роли, которую играл Распутин. К этому надо прибавить, что крайне левые, как думские, так и общественные круги, никогда с Распутиным и его влиянием не боролись. В их глазах он, очевидно, лишь содействовал тому, чего они и добивались – крушению государственного и общественного строя.

К каким бы сектантским взглядам Распутин ни был склонен, во всяком случае, во время своих паломничеств, благодаря беседам с представителями духовенства, со старообрядческими начетчиками и несомненному общению с различными сектами он нахватался множества текстов и разнообразных отрывков из Священного Писания. Это давало ему возможность уснащать свою речь множеством цитат, которыми он, отчасти сознательно, отчасти вследствие своего невежества, затуманивал смысл своих речей.

Усвоить его рассуждения было вообще затруднительно, но именно к этому и стремятся все выдающие себя за прорицателей.

С таким умственным багажом, в период религиозной настроенности, появляется Распутин в Петербурге и здесь, отчасти при помощи присущего ему искреннего богоискательства, отчасти путем притворства и хитрости, очаровывает мистически настроенного ректора Петербургской Духовной академии (впоследствии епископа Кронштадтского) Феофана; проникает затем к честолюбивому, но горячо верующему епископу саратовскому Гермогену.

Через этих двух иерархов знакомится он с товарищем обер-прокурора Св. Синода Даманским, и, наконец, постепенно расширяя круг своего знакомства, образует около себя кружок всецело подчиняющихся его влиянию заведомо истеричных женщин, из которых некоторые уже ранее состояли его поклонницами. Среди них оказывается и А.А. Танеева, впоследствии по кратковременному браку Вырубова. Немалую роль в установлении за Распутиным в известных кругах репутации лица, осененного особой благодатью, играет и Г.П. Сазонов{289}, редактор-издатель газеты «Россия».

Наконец, при помощи Феофана и Вырубовой проникает Распутин во дворец, как раз во время одного из острых болезненных кризисов наследника, и здесь ему, как я уже упомянул, не то посчастливилось случайно, не то удалось сознательно связать свое посещение с улучшением состояния здоровья наследника.

При дворе, в присутствии царицы Распутин держит себя, разумеется, вполне чинно, умело сохраняя при этом все внешние приемы простого безыскусного русского человека и выказывая полное пренебрежение к придворному этикету. Так, к царю и царице он обращается неизменно на «ты» и держится с ними вполне непринужденно. Само собой разумеется, что он стремится выказать при этом чрезвычайную религиозность и присущим ему красочным языком непрестанно говорит о Божьей благодати и ее разнообразных проявлениях. При этом он выказывает полное презрение к мирским благам и не только лично ничего для себя не добивается, но даже отказывается от всяких материальных пособий, что не мешает ему, когда его положение укрепляется, проводить ходатайства других лиц, которые и снабжают его за это денежными средствами.

По мере пополнения своих средств он обзаводится собственной квартирой, сперва на Английском проспекте, а потом на Гороховой. До тех пор он жил то на квартире Даманского, то у Сазонова, у которых и питался.

Расширяя свои связи в мире высшего духовенства, он начинает вмешиваться в дела Св. Синода. Его стараниями возводится в сан епископа некий Варнава, лишенный всякого образовательного ценза. Распутин добивается назначения на Петербургскую митрополичью кафедру Питирима взамен восставшего против распутинского вмешательства в дела Церкви митрополита Владимира{290}, переведенного из-за этого в Киев, и, наконец, внушает императрице желание немедленно канонизировать бывшего Тобольского епископа Иоанна Максимовича, прах которого покоился в Тобольске.

Последнее ему понадобилось, во-первых, для того, чтобы похвалиться у себя на родине степенью своего значения, а, во-вторых, и это едва ли не главное, он, конечно, надеялся, что на открытие мощей приедут царь и царица, причем посетят проездом и его родное село Покровское.

Однако по мере расширения круга лиц, ублажавших Распутина, по мере увеличения у него самого денежных средств его плотская страстная природа берет все более верх, а боговдохновенность и даже религиозность понемногу исчезают.

Дикие кутежи, иногда сопряженные со скандалами, повторяются все чаще, наконец, принимают почти хронический характер.