В это время было уволено или смещено со своих постов до 60 % высших офицеров. После Февральской революции (по 10 августа 1917 г. включительно) были сняты с должности 140 генералов, в том числе два верховных главнокомандующих (М.В. Алексеев, А.А. Брусилов), пять главнокомандующих армиями фронтов (В.И. Гурко, А.Е. Гутор, Н.В. Рузский, В.В. Сахаров, Н.Н. Юденич), семь командующих армиями (Л.Н. Белькович, А.А. Веселовский, М.Ф. Квецинский, Н.М. Киселевский, Л.П. Леш, Р.Д. Радко-Дмитриев, Г.В. Ступин), шесть главнокомандующих, командующих и главных начальников военных округов (Д.П. Зуев, А.З. Мышловский, П.А. Половцев, Е.А. Рауш-фон-Траубенберг, Н.А. Ходорович, М.И. Эбелов), 26 командиров корпусов, 56 начальников пехотных и 13 начальников кавалерийских и казачьих дивизий, инспекторы артиллерии: армии – 1, корпусов – 11, а также 13 командиров артиллерийских бригад. Среди этих генералов лишь 16 были сняты по несоответствию занимаемой должности (74 – «за болезнью», 33 – «по обстоятельствам настоящего времени», т. е. не желали продолжать службу в условиях проведения Временным правительством «демократизации армии», что привело в конечном счете к ее разложению).
Стоит отметить, что позднее А.Ф. Керенский, находясь в эмиграции, пытался снять с себя ответственность за развал боеспособности русской армии. В частности, он перекладывал вину на других, в том числе на генерала В.И. Гурко: «Впрочем, сама пехота разваливалась по-разному. Сильнее всего влияние подрывной пропаганды большевиков и германских агентов в так называемых “третьих дивизиях”, возникших не ранее января 1917 года. Злосчастную реформу по формированию боевых корпусов из трех дивизий вместо двух, которую вместе с большинством офицеров Генерального штаба сильно не одобрял генерал Алексеев, осуществил в отсутствие последнего (в то время генерал Алексеев лечился в Крыму) генерал Гурко, временно исполнявший в Ставке Верховного главнокомандующего обязанности начальника Генерального штаба. В эти самые “третьи дивизии” входили части, от которых хотело избавиться, признав непригодными, командование уже существовавших дивизий. Их составляли бесформенные, дезорганизованные, недисциплинированные солдатские массы, технически очень плохо оснащенные. Инспектируя позже разные фронты, я выслушивал бесконечные жалобы на проклятые “третьи дивизии”, ставшие настоящим рассадником трусости, анархии, разложения. Именно в рядах пехоты большевистские и германские агенты сосредоточили свои подрывные усилия, только там добиваясь реальных успехов. Там скапливались самые темные, невежественные, ультрареакционные элементы, которые исполняли приказы злейших врагов освобожденной России. Именно там в ответ на революционные приказы и требования звучал дикий крик: “К черту войну! Разбегаемся! Вы уже напились нашей крови!” Эти подонки понимали только язык грубой силы. И когда Временное правительство применяло силу, она действовала»{160}.
Через некоторое время относительно генерала В.И. Гурко последовали новые репрессии со стороны А.Ф. Керенского. На 16 июля 1917 г. в Ставке, в Могилеве, было объявлено совещание. Керенский предложил генералу Брусилову пригласить по его усмотрению авторитетных военачальников для того, чтобы выяснить действительное состояние фронта, последствия июльского разгрома и направление военной политики будущего. Как оказалось, прибывший по приглашению Брусилова генерал Гурко не был допущен на совещание по личному распоряжению Керенского.
Через короткий промежуток времени последовало новое распоряжение: «Приказываю, ген[ерала] от кавал[ерии] В.И. Гурко арестовать впредь до распоряжений.
Министр-Председатель А.Керенский»{161}.
21 июля 1917 г. генерал подвергся аресту и был заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости[15]. Формальным поводом к аресту послужило его письмо[16] к Николаю II, которое генерал В.И. Гурко написал (после отречения императора) 4 марта 1917 года. Позднее, т. е. 21 сентября 1917 г., текст этого письма был опубликован газетой «Биржевые Ведомости».
Начальник контрразведки Петроградского военного округа Б.В. Никитин позднее писал в своих мемуарах:
«Арестовывать генерала ездил Козьмин со своим адъютантом. Они привезли его в Штаб, на квартиру Козьмина, а оттуда через два дня водворили в Петропавловскую крепость.
24 июля утром меня зовет новый начальник Штаба Багратуни. Он передает мне небольшую папку и говорит:
– Вот дело генерала Гурко. Военный министр приказал произвести расследование. Поручите его контрразведке.
Отвечаю:
– Я не знаком с генералом Гурко и никогда его не видел, но предвижу заранее, что бывший начальник кавалерийской дивизии и начальник Штаба Верховного – генерал Гурко – отнюдь не шпион.
– Что вы, что вы, конечно нет! – даже вздрогнул Багратуни от такого резкого слова.
– Ну а в таком случае контрразведка, которая преследует только шпионов, этим делом заниматься не может, и разрешите мне вам его вернуть.