Царь Федор. Трилогия

Задача сия ставилась три дня, за кои каждому из офицеров была предоставлена возможность задать царю любой касаемый этого вопрос. Впрочем, особых вопросов не возникло. Грабеж захваченных земель в эти времена был привычен, так что самой распространенной реакцией было удивление столь скрупулезным подходом. И… робкий вопрос — а нам? Потому как во время только что закончившейся войны грабить было строго воспрещено. И лиц, застигнутых за сим, велено было вешать без всякого снисхождения к их прежним подвигам… На этот вопрос я ответствовал, что никто не останется без поощрения. Мол, во многом для раздачи войскам все и собирается. А насчет того, почему грабежу подвергаются не все, пояснил, что одно дело, когда грабеж идет сразу, пока победные войска разгорячены штурмом, а проигравшие в панике, и совсем другое — вот так. Сейчас, ежели грабить всех, — бунт неминуем. Чего нам не надобно. К тому же с самых богатых, коих всегда не более четверти, взять можно раз в сто раз более, чем с остальных трех четвертей. Так что их и грабить особливого смысла не имеет. К тому же в этом случае остальные три четверти не присоединятся к этой четверти, а наоборот, будут улюлюкать и злорадствовать. Если еще и нам же не помогать. С тем офицеры и прикомандированные к ним дьяки и разъехались…

Царев указ, в коем возглашалось, что вину за притеснения и тяготы, кои привели войну на эти земли, царь возлагает на тех, кто наиболее на сем наживался, а именно — на торговцев, неправедных церковных слуг, возбуждавших ненависть противу христиан иной традиции, и вообще всех, кои за все время неправедных и противных учению Христову о любви и сердечном согласии действах большие капиталы заимел, появился через четыре с половиной месяца. Уж за этот-то срок все подготовительные мероприятия всяко должны были быть закончены… Так вот, указанные в нем лица подвергались особливой каре, заключающейся в том, что все то, что было-де неправдой нажито, изымалось. В домах, мастерских, тавернах велено было не трогать вещей носильных и не оставлять проживающих совсем уж без утвари и прибору, дабы каждый мог пищу принимать, но не более чем по одной вещи на каждого и лишь те, что из дерева, глины и простого металлу сделанные. В костелах и монастырях — также не лишать насельников носимого и утвари, а тако же иного всякого, для богослужения потребного, однако лишь из дерева, глины и простых металлов сделанных. Ибо непотребно церкви в годину бедствий народа, в кои она сама сей народ ввергла, драгоценной утварью и богатым облачением щеголяти…

Операция прошла не без эксцессов, но в целом нормально. К сему моменту все ценное действительно было запримечено, учтено и даже перепроверено. Собраны сведения о возможных ухоронах, и… развеяны опасения. Когда в монастырях, домах и костелах в первый раз появились вооруженные команды, после их ухода жители и ксендзы, перекрестясь, принялись было прятать все самое ценное от греха подальше. Однако проходил день, другой, затем неделя, а ничего худого не приключалось. Лазать же в ухоронки всякий раз, как появлялась необходимость достать деньги или еще что нужное, было неудобно. И шкатулки с серебром вновь извлекались на свет божий. Так что к тому моменту, как началась акция по изъятию, большинство ценностей вновь вернулось на свои законные места. А к ухоронкам были протоптаны буквально тропы. Да и если даже и нет, дьяки не так просто торчали у меня в Сандомире две недели. За это время молодцы из Митрофановой службы изрядно поднатаскали их насчет разных хитростей по поводу укрытия ценного, и большинство схороненного дьякам удалось отыскать. Причем вся злость по этому поводу опять же падала на дьяков, кои должны были исчезнуть сразу же по окончании акции. Военные же, получилось, были как бы и не слишком при чем, вроде как всего лишь повиновались приказу. Что также, по моему мнению, должно было способствовать снижению напряжения между остающейся армией и местным населением. Да и сами капитаны и лейтенанты просто на уши вставали, стараясь исполнить приказ и в то же время не довести дело до бунта. Так, когда дьяк изъял из одного из костелов трехпудовую серебряную крестильную чашу, капитан обеспечивающей его действия роты презентовал брызгающему слюной ксендзу взамен нее новенький медный котел такого же размера, который он заранее заказал у также подвергнувшегося изъятиям местного цехового старосты, а потом просто изъял его и доставил в костел. И иных придумок было немало.