Полковник продолжал говорить ровно и непринуждённо, но батару становилось всё больше не по себе. Ужас от совершённого преступления стала заменять совсем другая эмоция – страх. Нет, страх не за себя, и не за семью. Шах прекрасно знал, что имперцы никогда не опустятся до подобного. Зарождался страх за дело, в которое он вступил, и которое так или иначе возглавил. Его не просто так доставили сюда. Не просто так за его спиной выстраивается разоружённая батарианская бригада, один из батальонов которой и совершил… это...
- ... дежурный дрон всё зафиксировал, генерал. Следственные действия подтвердили причастность командования и многих нижестоящих офицеров бригады...
Сашан… глупец. Друг. Товарищ. Доверенный соратник, что был поставлен во главе Четвёртой анхурской бригады. Отличный кадровый офицер и опытный военный. Что с ним произошло? Оказался во власти старых предубеждений и ненависти? Возможно. Нет, точно. Как бы того не хотелось Шаху, но иначе дело обстоять не могло. Сашан не мог не знать ни о произошедшем, ни о предпосылках, и он никому не передал эту информацию. Хотел защитить товарищей? Нет… Сашан должен был понимать, что последствия могут быть куда страшнее и затронут куда большее число. Да и не был он из породы, которая пустила бы такой процесс на самотёк – Сашан либо возглавил эту волну, либо узнал о ней и одобрил. И кому он объявил войну? Старикам и детям? Неужели и впрямь верил, что это сойдёт ему с рук?! Что русские простят ему попрание их принципов? Рассчитывал, что в этот смутный час есть шанс на новое анхурское восстание батарианцев? Наивный. Кто из батарианцев, чтящих и понимающих закон силы, посмеет восстать против тех, кого кроганы признали «старшими»?
- Генерал, командование может рассчитывать на Вас?
Шах оторвал свой взгляд от сгоревшего посёлка и посмотрел в тёмные глаза полковника. Он всё понял без лишних слов и намёков. Кровь за кровь. Не месть, но справедливость. И… помазанье. Если кто-то из пришлых хочет стать кем-то в Империи, а не просто мелким полевым командиром, то свою верность необходимо доказать. И что будет более явным доказательством, чем правильный выбор в тяжёлых обстоятельствах? В таких обстоятельствах. Верность не только Шахзода, но и батарианцев, что идут за ним. Это их будущее, которое Шах хочет отстоять. И это его будущее, на которое он смотрит уже совсем другими глазами. Война многое разбудила в его душе, в том числе очень старые амбиции и мечты, неограниченные Анхуром и задавленные остракизмом и мирной гражданской жизнью. Конечно, Шах любил эту жизнь. Он любил свою семью и чистое мирное небо над головой. Но он также знал себя. Война выжигает некоторых изнутри, но генерал не в их числе. Огни войны не обожгли и высушили его сердце, а растопили и заставили биться с новой силой. Давление и ответственность не ломают, а укрепляют волю и разум. Проливающаяся кровь, за которую он так или иначе в ответе, питает воскресшие амбиции и образы будущего, словно адский цветок под кровавым дождём. Подобное цветение души прекрасно, несмотря на ужас, который порой его обуславливает, и генерал наслаждается им, вместе с тем благодаря судьбу за то, что он может быть собой в полной мере и даже пустить всё «это» на благо. Но эта лирика сейчас гаснет и всё сводится к одному моменту и решению. Генерал отчётливо понимал, что именно Империя может дать ему и идущим за ним всё, стоит ему только показать свою эффективность и полезность. Что ж… если кроганы преклонили колено, то не зазорно и батарианцам.
- Я исполню свой долг, полковник. – Его голос был отрывист и сух.
Услышав ответ, полковник, склонив голову, отошёл в сторону, полностью принимая роль бесстрастного наблюдателя.
Шахзод резко развернулся, окинув взором свиту своих приближенных, и почти полторы тысячи выстроившихся повзводно батарианцев, с опаской посматривающих то на вооружённые отряды вокруг, то на тяжёлые пулеметы, направленные на них. А впереди всех красуются закованные в наручники офицеры бригады во главе со старым другом. Сашан, который и привёл русских в этот мир. Какая ирония...
Старые друзья пересеклись взглядами, и Сашан вздрогнул от проступившего на лице Шаха оскала острых мелких зубов и характерного изгиба руки. Это была не улыбка, точно не в понимании тех, кому она была адресована. Мимика, жесты, безмолвные сигналы и ритуал – всё это играет для батарианцев огромную роль. Особенно это касается тех из них, кто оперирует в рамках закона или долга. Особенно это касается тех, кто столкнулся с перемалывающими жерновами политики и «подковёрщины» Гегемонии. Один жест может сказать «я не согласен, но я выполняю свой долг». Один жест может сказать «я поступаю правильно, хоть это и ранит меня».
Смотревшие на генерала таких нежностей не дождутся, ибо видели нечто совершенно иное.
«Если не нравится «мягкость» русских, то я напомню вам, каково жить по законам предков»