Царь Дмитрий - самозванец

— Лучше быть девицей пошлой, чем гулящей! — назидательно сказал я.

— Ваша правда, князь светлый, помилосердствуйте! — воскликнула девица и вновь бухнулась мне в ноги.

Потом она рассказала мне свою историю, как в Тушино пришла, как в гулящие попала, как понесла неведомо от кого, в общем, все как на духу.

— И что ты теперь мыслишь, возвратишься ли на стезю порока или алчешь ступить на путь добродетели, вернувшись к пенатам родным? — спросил я строго.

— К родным, к родным!’— радостно подхватила девица. — Хоть и сирота я, но дядя, дай Бог, жив.

— А нет ли у тебя какой болезни срамной? — спросил я.

— Ни Боже мой, чистая я! — воскликнула девица. — Я последний месяц себя блюла, если бы что и было, то уж разгорелось бы.

«Это хорошо», — подумал я, уловив главное слово—чистая.

— Ладно, помилую и к дяде отправлю, — сказал я, — следуй за мной. Звать-то тебя как?

— Глашкой кличут.

— Отныне будешь Парашкой. Мне так привычнее.

— Наконец-то, князь светлый, я уж волноваться начала, не случилось ли чего с вами, да и мне скоро ехать пора! — так встретила меня Марина. — Все ли удалось сделать?

— Все, слава Богу! — ответил я. — А у тебя, все готово ли?

— Вот только переодеться.

Вернулась она обряженная в наряд простого русского ратника, пышные волосы убраны под баранью шапку, грудь перетянута так, что и не выпирает под распахнутым коротким тулупчиком, порты из толстого сукна скрадывают бедра, на ногах— сапожки козловые. Как увидел ее в этой одежде, так вдруг сразу вспомнилась княгинюшка моя, как мы наряжались в побег из Александровой слободы. Слезы навернулись на глаза мои, и в

пелене этой я уже не различал, кто стоит передо мной, Марина ли, княгинюшка ли.

— Ну что вы, князь светлый? — ласково сказала Марина, но и ее голос дрожал. — Бог милостив, может быть, и доведется еще свидеться.

— Храни тебя Господь! — выдавил я и перекрестил ее на прощание.

Мы спустились с крыльца, Марина запахнула тулупчик, закинула за спину лук и тул, во всем уподобившись ратнику простому, и легко взлетела в седло.

— Не поминайте меня лихом, князь светлый! — с надрывом крикнула она и, огрев нагайкой лошадь, устремилась к распахнутым воротам. — Береги... — но ветер унес ее последние слова.

Вслед за Мариной тронулись всего два всадника, одетые столь же просто, они везли то немногое, самое ценное, что Марина забрала из дворца царского, покидаемого ею навсегда. О, как хотел бы я вскочить на горячего жеребца и скакать бок о бок с Мариной, и не к недалекому лесу, где ждал Заруц-кий с пятью сотнями казаков, не в Калугу, где ее ждала неизвестность, а совсем в другую сторону, оставляя за спиной и Землю Русскую, и страны европейские, чтобы остановиться где-нибудь на краю земли, в каком-нибудь городе Париже, где только и могли мы чувствовать себя в безопасности.

Но мой путь лежал не в Калугу, не в Париж, а в Москву.

Двинулись мы на следующее утро, я ехал в возке в окружении оружных конных холопов, в хвосте плелась Парашка с младенцем на руках. Лагерь волновался не меньше, чем в предыдущий раз, на площадях читали воззвание Марины, которое ночью некие неизвестные подбросили во все казацкие станы и даже в польские полки. Прочувственные и в то же время твердые слова этого прекрасного текста сопровождали нас всю дорогу, и я не могу удержаться, чтобы не привести его полностью, ведь без моей помощи и тут не обошлось.

«Согласно инстинкту природы животные бессловесные и скот неразумный привыкли уклоняться от ударов болезненных, и нигде не найти такого зверя беспечного, который не страшился бы и не избегал бы случаев несчастных. Как же после этого не заботиться о спасении своей жизни человеку, которого Бог возвысил по благородству надо всеми животными, одарив его умом, словно частицей своей божественности, предоставив все заботы и охрану человека себе? Воистину Провидение Божие особенно охраняет и осеняет ежедневно монархов и князей; это доказывает опытность, которой Господь Бог одаряет государей, а также высокое преимущество правителей в обладании ими частицей Небесной мудрости. Вдохновение внушает средства лучшие и самые безопасные, предостерегает от случайностей будущих, советует осторожность и предупредительность. Этому-то всемогущему вдохновению приписываю я все полученные благодеяния. Поручив Божьему покровительству себя, свои обиды и права, я надеюсь также, что Он освободит меня от всех тех поношений, которыми злые языки терзают мои имя.

Не хочу быть жестокой к самой себе и оставить на произвол сомнительной судьбы того, о чем каждый деятельный человек должен заботиться, и не хочу быть более жалкой, чем животные. Мною руководит не только боязливый женский гений — рассудок велит мне заботиться о своем деле и защищаться от поношений тех людей, которым поручена охрана моей жизни, имени, славы и чести. Эти люди — предводители войск. Мое сердце, погруженное в скорбь и печаль глубокую, едва может снести посягательства на мою честь, опорочение имени и оскорбление сана.