Пять романовских подворий стояли в ряд на Варварке, где всегда народу много, а еще больше могло по первому кличу сбежаться. Зная любовь простого народа к Романовым, Годунов не решился на штурм открытый и положил совершить все по воровскому обычаю ночью. Пять сотен стрельцов и две сотни немецких наемников во главе с капитаном Маржерето-вым окружили двор боярина Федора Никитича Романова. И тут не обошлось без хитрости и предательства. Борис Годунов призвал к себе родственника Федора Никитича по жене, Михайлу Салтыкова, и, наобещав ему всяких милостей, предложил явиться к нему ночью якобы с вестями важными и неотложными, а уж как ворота приоткроют, там стрельцы и вступят в дело. Так все и сделали, но стража романовская не дремала, едва стрельцы ступили на двор Федора Никитича, как завязался отчаянный бой. Соседние же дворы мигом ощетинились пищалями, там был форменный штурм. Смяв охрану, стрельцы ворвались в дом Федора Никитича, устремились в подклеть и из места указанного извлекли на свет Божий мешки потаенные. Затем разграбили дома и подожгли, так что все пять романовских подворий дотла выгорели. А из-за соседнего тына посольского двора за всем этим наблюдали испуганные поляки.
Потом был суд скорый. Семен Годунов, занявший место Малюты Скуратова и бывший истинным двойником его по подлости и свирепости, представил Думе боярской вкупе с первосвятителями улики найденные и обвинил всех Романовых гуртом в умысле злодейском на жизнь царя православного, супруги его благоверной и наследника престола Русского. Улики казались явными и бесспорными, и суд высокий приговорил всех обвиняемых к смерти. Но лицемерный Борис Году-
нов, ссылаясь на обет свой не проливать кровь преступников, наказание смягчил. Главного и единственного соперника своего, боярина Федора Никитича, царь Борис приказал постричь в монахи; что и было исполнено немедленно в Чудовом монастыре, после чего инока Филарета сослали в Антониево-Сий-ский монастырь под надзор крепкий. Постригли и жену Федора Никитича и отправили в Заонежский Толвуйский погост. Малолетних же детей их, сына Михаила и дочь Татьяну, не тронули, отдали на воспитание тетке их Анастасии и вместе с семьей Александра Никитича отправили на Белозеро. Всех же младших братьев Романовых били кнутом на площади, а потом разослали на заточение в разные тюрьмы дальние: Александра Никитича — вУсолье-Луду на Студеном море; Михаила Никитича — в город Нароб Чердынского уезда, где сидел он до самой смерти в яме; Ивана Никитича — в Пелым; Василия Никитича — вЯренск. Через недолгое время почти все братья Романовы скончались, не снеся невыносимых условий заточения, установленных жестокими приставами по приказу Годунова. Спустя два года царь лицемерно помиловал последнего из оставшегося в живых, Ивана Никитича, назначил его наместником в Уфу, а потом дозволил вернуться в Москву.
Опалой Романовых дело не ограничилось. Презрев даже видимость законности, Борис Годунов приказал арестовать многих родственников и сподвижников боярина Федора Никитича Романова, князей Черкасских, Шестуновых, Репниных, Карповых, Сицких, и без суда разослал их в места дальние. Инокиню Марфу, мать убиенного царевича Димитрия, постановили перевести в отдаленный монастырь, а в какой, не объявили для пресечения соблазна. Сослали и Василия Шуйского в его галицкие вотчины.
[1601 г.]
Смирив всех своих соперников земных, кого клобуком монашеским, кого слепотой, иных же темницей тесной, Борис Годунов отныне трепетал лишь перед силой Высшей. Для того раздавал милостыню щедрую, делал вклады богатые в монастыри, приказал, чтобы по всей державе Русской перед
каждой трапезой после вознесения хвалы Господу молились о царе Борисе, чтобы «он, единственный подсолнечный государь христианский, и царица его, и наследник царевич Федор, и другие дети царские, коих ему Господь пошлет, на многие лета здоровы были и счастливы; чтобы имя его славилось от моря до моря и от рек до конца Вселенной, к его чести и возвышению, а преславным его царствам к прибавлению; чтобы все государи его царскому величеству послушны были с рабским послушанием и от посечения меча его все страны трепетали; чтобы его прекрасноцветущие, младоумножаемые ветви царского взращения в наследие превысочайшего царствия Русского были навеки и нескончаемые веки, без урыву; а на нас бы, рабов его, от пучины премудрого его разума и обычая и милостивого нрава неоскудные реки милосердия изливались выше прежнего».