Царь Дмитрий - самозванец

скому самому сделать выбор, на этот раз между своими сыновьями. Царь Иоанн ответил уклончиво: «Я имею двух сыновей, они для меня как два глаза, зачем вы хотите сделать меня кривым?» И тут же выдвинул условия, на которых он сам готов принять польскую корону: что никакой передачи земель, даже и Полоцка, не будет, что Ливония остается вся под его властью, что будет он короноваться только русским митрополитом, а католические епископы к церемонии допущены не будут, храмы православные он будет строить в Польше столько, сколько пожелает, что жить он будет в Москве, а в Вильну и Краков лишь заезжать, да и то, если Господь здоровья даст, что титул короля польского будет стоять в его титуле никак не выше четвертого места, после титула царя Всея Руси, великого князя московского и тверского. С этим послы польские отбыли обратно в Краков, чтобы больше не возвращаться.

Царь же Иоанн обратил, наконец, свой взгляд на Ливонию, временно забытую за неурядицами внутренними. Бескороле-вие польское давало возможность для удара решительного, кроме того, следовало наказать голдовника царского, короля Ливонского Магнуса за измену и шведов, которые коварно захватили несколько городов в Кареле, кои мы уже считали своими. Предводительствовал ратью сам царь Иоанн в окружении всех знатнейших бояр, князей Мстиславского, Прон-ского, Одоевского, Трубецкого, печатника Олферьева и главных дьяков, Андрея и Василия Щелкаловых. Ногайскую конницу вел князь Петр Тутаевич Шийдяков-Ногайский. Еще при царе Иоанне находился пес его верный Малюта Скуратов, который даже в походе военном находил возможность для душегубства народа Русского, вот и в Бежецком Верху отделал порохом 65 человек да 12 человек ручным усечением.

Ливония пребывала в привычной беспечности, празднуя Святки, так что наши полки везде заставали пиры, музыку, пляски. Сопротивления не было никакого, города и замки сдавались один за другим, пока не пришел черед крепости Виттен*-штейн. Не иначе как сам Господь подвиг небольшой гарнизон крепости вместе с жителями и окрестными крестьянами дать отпор несметной рати русской. Именно здесь положил Он

предел земному пути презренного Малюты Скуратова, поразив его пулей на стене крепостной. Всех пленных шведов и немцев сжег царь Иоанн на костре поминальном. Тело же Малюты с великим почетом и богатым вкладом отправил в Волоц-кий монастырь, где лежали отец, мать и сын его.

Взятие Витгенштейна положило конец походу, со смертью Малюты Скуратова кончилась опричнина. Объявил об этом царь Иоанн, как всегда, неожиданно, по указу царскому держава Русская вновь становилась единой, само же имя опричнины было запрещено вспоминать.

[1573 г.]

Отменив опричнину, царь Иоанн лицемерно покарал некоторых из своих приспешников опричных, не самых злобных, так наказал он гонителей митрополита Филиппа: презренного соловецкого игумена Паисия заточил на острове Валаам, бессовестного епископа рязанского Филофея, ложно свидетельствовавшего на судилище, лишил святительства, а пристава Степана Кобылина приказал удавить перед окном кельи, где тот изводил несчастного узника то холодом, то жаром нестерпимым, сокращая дни его. Для бывших же земских бояр и дьяков использовал он оружие другое, тайное, рассказывают, что был у него для этого иноземец, Елисей Бомелий, искусный в приготовлении ядов.

Двор царя Иоанна заметно изменился, лишившись почти всех опричников. Наибольшую радость народную вызвало возвращение ко двору Никиты Романовича Захарьина-Юрьева, который во все годы опричнины, не занимая никаких постов, выступал всеобщим благодетелем и защитником. Тогда же утрона царского встали три молодых человека, коим предстояло сыграть большую роль в истории русской. Первым по праву был сын Никиты Романовича Федор Никитич, благочестивый юноша, уже не раз отличившийся на полях сражений, именно его, первого, стали именовать в указах официальных Романовым. Вторым был Богдан Бельский, начавший стремительное восхождение в последние годы опричнины, но не замеченный в злодеяниях кровавых. Самым непримет-

ным из них был Борис Годунов, зять Малюты Скуратова, тем не менее царь Иоанн отличал его более других, вероятно, в память о своем верном слуге, держал постоянно при себе, во дворце царском, не назначая ни на какие посты в провинции или в войске. Все трое были ровесниками старшего сына царя Иоанна и могли бы быть ему надежной опорой, но молодой царевич все далее удалялся от отца и имел свой двор.

Между тем королем польским избрали Генриха Анжуйского, брата короля французского.

Царь же Иоанн, наскучив молодой женой, отослал ее в монастырь с богатым вкладом.

[1574 г.]