Все в одночасье изменилось для царя Иоанна, он был уже не гонимый беглец, а победитель великий. Спешит он назад, к бойску своему славному, в котором бок о бок сражались земские и опричные полки, награждает всех по-царски, особо выделяя князя Дмитрия Хворостинина. Наградил и князя Михаила Воротынского, по-своему. Стал он пытать своего давнего недруга, как получилось, что орды крымские вновь Оку перешли и не было ли здесь измены со стороны земских бояр. Огнем пытал, зажав между бревнами. Не признался в измене
старый князь. Повинуясь воле его последней, слабеющими устами вымолвленной, повезли его на Белозеро в Кириллов монастырь, да так и не сумели довезти живым. А вот князь Иван Мстиславский по слабости душевной подписал грамоту, в коей во многих грехах своих каялся, а пуще всего в том, что изменил Земле Русской, навел с товарищами своими на Русь безбожного крымского хана Девлет-Гирея, отчего «христианская кровь многая пролита и христиан многое множество погребению не сподобилось». Но его царь Иоанн в честь победы великой простил.
Празднества продолжились в Слободе Александровой, где томились невесты царские. Царь Иоанн вновь избрал девицу неродовитую, Анну Колтовскую, и против всех установлений церковных, запрещающих четвертый брак, не испросив благословения митрополита, венчался с нею священным браком. Отцы святые вознегодовали и решением Собора Священного наложили на него епитимью: в течение года запрещалось ему входить в церковь, исключая праздник Пасхи, во второй год надлежало Иоанну стоять в церкви с грешниками, на коленях, лишь на третий год царь православный мог молиться вместе с верующими и принимать причастие. А дабы не было соблазна в народе, постановили, что всякий, взявший четвертую жену, будет предан анафеме.
Так сложилось, что именно в эти дни наступил решительный поворот и во внешних делах Руси — июля 7-го скончался давний неприятель царя Иоанна, король польский Сигиз-мунд-Август, а с ним пресеклась династия Ягеллонов. Предстояли выборы нового короля; и литовские паны, надеявшиеся на возвращение Полоцка, а возможно, даже и Смоленска, пригласили царя Иоанна побороться за польский престол, обещая ему полную поддержку. Вскоре прибыли официальные польские послы во главе с Федором Воропаем с извещением о смерти короля Сигизмунда-Августа и с тем же предложением. Послы были поражены видом государя Московского, которого по предыдущим, давним уже приездам многие из них помнили высоким, с широкой грудью, крепким мужчиной, с длинными и сильными руками и ногами, с костистым,
но достаточно красивым истинно мужской красотой лицом, которое портили разве что выражение постоянной настороженности и подозрительности да еще глаза, маленькие и серые, что поблескивали под нависшими, густыми бровями. Но из-за треволнений последних лет царь Иоанн выглядел почти стариком, хотя еще и крепким, погрузнел, но без тучности, рядом с боярами русскими и вовсе худощавым казался, спину держал прямо, на посох же больше для виду да по привычке давней опирался.
Настойчивы были послы и в расспросах келейных о последних событиях в державе Русской. Поэтому встретил их царь Иоанн нелюбезно: «Вы известили меня от имени панов о кончине брата моего Сигизмунда-Августа, о чем я хотя уже и слышал прежде, но не верил, ибо нас, государей христианских, часто объявляют умершими, а мы по воле Божией все еще живем и здравствуем». О предложении же обещал подумать, а для начала дал согласие замириться и договориться о конце войны братоубийственной.
Вернувшись в Краков, послы доложили сейму, что царь Иоанн хитер и коварен, что у него есть молодой, активный, но быстрый на расправу старший сын и соправитель Иван, с которым царь пребывает в давней распре, есть и другой сын Федор, человек тихий и богобоязненный. Споры в Польше и Литве разгорелись пуще прежнего, теперь с русской стороны не один, а целых три кандидата выступало. Шляхта мелкопоместная все больше склонялась на сторону Ивана, надеясь в лице его приобрести твердого, решительного и отважного государя. Что же до его суровости, то она панов не пугала. С такими подданными, как в Московии, изменниками, смутьянами и грубиянами, по-другому и нельзя, говорили они, мы же люди преданные, смирные и культурные, с нами король Иван смягчится сердцем. Знать стояла за Федора, видя в нем нового Сигизмунда-Августа, правителя слабого и послушного воле сейма.
Ни до чего не договорившись, отправили в Москву новое посольство, еще более торжественное, во главе с Михаилом Гарабурдою, с настоятельной просьбой к государю Москов-