Ц-7

Сбавив обороты, я выехал к месту назначения. Улочка, если можно так выразиться, успокаивала мирной тишиной и скромным благолепием. Домишки частного сектора выстроились в ряд, отгородившись крепкими заборами. Лишь буйные ветви яблонь выхлестывали поверх оград.

А по другую сторону вставали цеха старинной фабрики, сложенные из темного кирпича, и выглядевшие куда нарядней нынешних унылых коробок из бетона – тут вам и пилястры, и узорные арочки. Даже труба кочегарки, и та восьмигранная.

Я сдал назад, заезжая в проулок. Пошарил под сиденьем. Выудил замотанный в тряпицу «Стечкин», и молча протянул Жеке.

– Ух, ты… – обрадовался военный человек. – Совсем другое дело!

– Подстрахуешь меня. И прикроешь спину.

– Есть! – серьезно вытолкнул Зенков. – Только молча, да?

Я кивнул. Всю дорогу до Орехово-Зуево мое паранормальное нутро сосредотачивалось. А в городе я и вовсе затаился, ничем себя не выдавая, чтобы не спугнуть тантрического ламу.

«Я т-те еще устрою, ваше высокопреподобие!»

Перейдя улицу, мы воспользовались дырой в заборе – фабрика никем не охранялась. Можно спорить на что угодно – местные «частники», хозяйственные и домовитые, вынесли с выморочного производства всё, что могли – двери, рамы, стекла, нехитрую конторскую мебель… Не пропадать же добру! А на халяву и дерьма отведаешь…

– Он здесь, – негромко оповестил я Жеку, ощущая темную энергию Римпоче.

Зенков деловито передернул затвор.

В мрачном, гулком цеху холод соседствовал с сыростью, отчего по стенам расползалась чернота. На удивление широкая лестница вывела нас прямо к фабричной конторе. Разумеется, полы в коридоре были содраны, одни лишь лаги догнивали со ржавыми останцами гвоздей.

Осторожно ступая по шлаковой засыпке, я приблизился к двери, из-под которой струилось слабое тепло.

– Кивну, – шепнул я, – стреляй в замок.

– Есть.

Я собрался, раздувая в себе ожесточение, поднимая градус эмоций. Кивая, направил ладони на вход – и подавляющий сознание выброс неслышно канул в облупленную филенку. Грохнул выстрел, вынося замок, и я, плечом толкая дверь, шагнул в загаженный кабинет.

Тсеван Римпоче, усохший и смуглый, густо заросший курчавым волосом, похожим на черный каракуль, валялся на дырявой кошме, так и не расплетя тощие ноги, скрещенные в падмасане. Невежливо пнув ламу, я вернул его в суровый реал.

Черные глаза, болезненно щурясь и помаргивая, уставились на меня – и чужая Сила навалилась, подминая. Я стегнул Римпоче хлестким посылом, прижигая нервные узлы, и лама тоненько завизжал, корчась от боли.

– Где Аидже? – мой голос стыл в минусе.

– Не знаю… Клянусь! Этот дикарь даже от нас таится…

– Ладно… Где Агпэоа?

Римпоче глядел на меня, вытаращив глаза, потрясенный и раздавленный. Ну да… Только что парил небожителем, воображая себя чуть ли не бодхисаттвой, и – здрасте! Повержен во прах…

«А, и правда, пыли сколько…»

– Ну? – мой ботинок легонько прижал немытую шею Тсевана.

– Я… буду жить? – просипел лама.

– Будешь, – нехорошо улыбнулся я, не уточняя, долго ли продлится обещанное житие.

– Этот азиат… – выговорил Римпоче, задыхаясь. – Он на даче живет, у профессора какого-то… В Малаховке…

– Спасибо, – вежливо поблагодарил я – и остановил сердце ламы. Тибетец сильно вздрогнул, сникая. Сдулся будто, выпуская воздух из легких.

– Дай-ка, – потянулся я за пистолетом. – Нужно сделать контрольный выстрел – в голову. Иначе Тсеван предупредит подельников – мозг переживет хозяина на верных полчаса.

– Не переживет, – отвел мою руку Зенков.

«Стечкин» рявкнул оглушительно и звонко. Пуля вошла в лоб цвета седельной кожи, и взболтала высокоорганизованный мозг.

Тот же день, чуть раньше

ФРГ, Цвизель

Рита не могла усидеть на месте. Она обошла всю комнату в цоколе, основательно забитую разным хламом, но, увы, выход находился там же, где и вход.

К ощущению нависшей угрозы примешивалась тревога за Мишу. Ведь вчера он так и не вышел на «мыслесвязь», не пожелал ей интимного «Споки ноки!» А если с ним что-то случилось? А вдруг его…

Не думать, не думать!

Лязг засова ударил по нервам. Девушка резко обернулась, наблюдая, как по добротным каменным ступеням спускается Иржи, переодевшийся в спортивку «Адидас». В одной руке чех держал пистолет, в другой – картонную коробку.

– Бутерброды, – буркнул он, швыряя упаковку.

Настя поймала ее, а «полиментал», криво усмехнувшись, шагнул к лестнице. Внезапно Корда-Римпоче глухо охнул, покачнулся и упал, с размаху треснувшись головой об угол ступеньки. Мертвое тело скатилось на пол, и вытаращенный «рыбий» глаз Иржи уставился на подтекающую кровь, словно ужасаясь.

Настя побледнела впросинь, зажимая рот ладонью, Рита с Лидией Васильевной остолбенели, а вот Петр Семенович махом вскочил, и подхватил оброненный «Вальтер».

– Держи! – передав оружие Рите, он небрежно перевернул труп, и быстро обыскал его. – Наши паспорта! Ага…

Выцепив из куртки Иржи приличную сумму в марках, Мишин папа сунул деньги себе в карман, и вернул пистолет.

– Уходим! Настя, держи бутерброды!

– Д-держу…