Трущобы Петербурга

Благородный тон, которым говорила Маруся, и её гармонический голос сильно подействовали на рассудительного и хладнокровного янки. Он бегло окинул ее своим холодным взглядом, всмотрелся в её прекрасное пылающее лицо, в её полную колеблющуюся грудь, и Маруся представилась ему столько же прекрасною, как женщины его родной страны.

— Садитесь, сударыня, — сказал он ей. — Вы так расстроены, так устали. Знаете ли вы, милый ребенок, на что вы идете? Знаете ли, что деньги, брошенные нам толпой, её аплодисменты, — добываются очень и очень тяжело. Вы, я вижу, горячо любите свою мать и, следовательно, должны беречь себя для неё. Подумайте, что достаточно, может быть, одного вашего неудачного движения в клетке, лопнувшей струны на арфе или вообще какой-нибудь случайности, неожиданности, и от вас не останется клочка… Звери изорвут вас так же легко, как ваши пальцы будут ходить по струнам арфы. Я, может быть, в тысячный раз буду появляться в клетке, но я — другое дело… у меня нет родных, я один на свете, и, конечно, чем я рискую — только своей собственной жизнью, за которую, всякий раз, как я вхожу к этим своим милым друзьям, я не ручаюсь. А вы? Нервы ваши слабы, у вас может закружиться голова, и вы можете умереть от одного лишь страха: вы не понимаете, какой трудный, какой рискованный путь избираете вы, чтобы помочь своей матери?

— Ничего, сударь, но я решилась, и Бог милостив: он поможет мне и даст твердость духа. Умоляю вас, не откажите мне в этом благодеянии!

— Извольте, милое дитя, извольте, — ответил Джон-Буль, видя твердость и решимость девушки. — Сбор мы разделим на две равные части — согласны вы?

— Совершенно согласна, благодарю вас.

— Да, сударыня, сейчас же мы отправимся в цирк, я хоть слегка познакомлю вас с вашими друзьями косматыми и посмотрю, как они вас примут… А сейчас я отдам распоряжение об отмене зрелища до послезавтра и выпушу афиши о вашем участии.

— О, как я вам благодарна!

— Послушайте, сударыня, а хорошо ли вы можете играть на арфе? — деловито уже спросил Джон-Буль.

— Я играю хорошо, но никогда не выступала публично… надеюсь не сробеть.

— Смотрите же, дитя, не робеть, а теперь пойдемте, — и они поспешно отправились в цирк. Здесь он велел не кормить на ночь зверей, а рано утром в день представления хорошенько накормить их, причем утроить им порции мяса, чтобы звери были совершенно сыты и, значит, спокойны. Тут же Джон-Буль распорядился анонсом об отмене на завтра представления и выпуске новой афиши, громадной, в несколько красок, причем имя, отчество и фамилия Маруси были обозначены аршинными первоначальными буквами и звездочками. Потом он велел служителям и своим помощникам выкатить клетку на арену. Сняли щиты, и глазам Маруси представились шесть громадных, страшных африканских львов! Оказавшись на свету, они начали вставать со своих мест, потягиваться и, рыча, подходить к решетке. Кровь застыла в сердце бедной девушки при мысли, что через каких-нибудь 48 часов она должна быть среди этих страшных животных, да еще играть!..

— Вот, сударыня, обратите внимание на этого важного зверя, — сказал Джон-Буль, показывая на громаднейшего старого африканского льва, вплотную подошедшего к решетке клетки. Это самый свирепый, и Боже вас упаси не понравиться ему своим обращением, не наступите ему на ногу или хвост, а сейчас вы можете его погладить и дайте вот кусочек мяса.

Маруся со страхом прикоснулась к громадной гриве зверя-великана, который принял это с подобающим спокойствием и спокойно проглотил поданный ему кусочек мяса. То же самое она проделала и с остальными пятью чудовищами.

— На первый раз довольно. Завтра во время кормления обязательно будьте здесь и по несколько кусков мяса сами дадите вашим новым друзьям, а теперь до свидания! Завтра в два часа будьте здесь.

— До свидания, в назначенный час я явлюсь к вам сюда тайно, конечно, от своей матушки.

Когда Маруся уже вышла из цирка, ее догнал Джон-Буль.

— Я совсем было упустил из виду. Вот будьте любезны, возьмите пока в счет вашего гонорара, — сказал он, подавая девушке двадцатипятирублевый билет.

Маруся было не хотела брать, но Джон-Буль настоял.

— Смотрите же, не робейте и старайтесь прорепетировать две-три вещицы для своего необычайного концерта, — сказал он, пожимая еще раз на прощанье руку молодой девушки.

Маруся вышла на площадь, и снующая, разряженная толпа не нагнала на нее той страшной тоски и грусти, которую навела утром. В будущем она имела надежды, а сейчас она сжимала в руке деньги, на которые многое могла приобрести для своей любимой матушки. Она сейчас же накупила лекарств, вина для больной и быстро пустилась к себе на Подол…

Вереницей несутся мимо неё кареты, коляски, ландо, пыль столбом от экипажей, пешеходы покрывают все тротуары, но Маруся не обращает на это оживление и движение никакого внимания, поспешно удаляясь подальше от всего этого, занятая мыслями о себе и матушке…