Трущобы Петербурга

В таком же духе я написал бумагу начальнику ольго-польской тюрьмы. Полицеймейстер исполнил в точности мою просьбу и прислал еще и фотографическую карточку пани Августы, снятую при аресте. Я показал карточку эту Бжодиковскому и сказал, что она скоро будет в Ольгополе и он может с нею повидаться.

Бжодиковский страшно обрадовался и благодарил меня.

— О, мий пани дрогий, яка-то кобита ладна, и, быть может, она ни в чем не виновна! — лепетал старикашка.

ВСКОРЕ ПРИБЫЛИ В ольгопольский тюремный замок супруги Изветовы, и я вновь принялся за следствие по «Зальковскому погрому». Для этого я отправился в Ольгополь и первой допросил пани Августу. В это время ей на вид можно было дать лет тридцать, не более так она хорошо выглядела и, действительно, была в полном смысле роскошной и красивой женщиной. Благодаря этапному путешествию из Ростова в Ольгополь и всем передрягам, она, видимо, несколько похудела, но это ей шло и делало еще привлекательнее. «Ну, — подумал я про себя, — недаром так за нее горевал и убивался Бжодиковский; действительно, потерять такую красавицу жаль». При ней был мальчик лет трех-четырех.

— А это кто с вами? — спросил я Августу, указывая на ребенка.

— Это мой сын, господин следователь.

— Сколько же ему лет?

— Четвертый.

— Значит… вы были беременны им еще в Залькове? — смущаясь, допрашивал я красавицу.

— Да, — едва слышно ответила она, вся вспыхнув, и глаза её сделались влажными.

Я усадил около себя Августу, приласкал мальчика, и затем, смотря ей прямо в глаза, сказал:

— Видите ли, пани Августа, следствием уже достаточно выяснено все «Зальковское дело», виновники почти уже все найдены и заключены под стражу, а также доказана степень вашего участия в этом преступлении. Поэтому ваше запирательство только затянет дело и увеличит ваше наказание, тогда как чистосердечное признание может смягчить его наполовину, и, как я понимаю, для вас были такие обстоятельства, которые, против воли даже, заставили вас принять косвенное участие в совершенном преступлении. Словом, на вашей стороне много, очень много шансов; и вы сумейте ими воспользоваться, чтобы не идти на каторгу. В ваших интересах поэтому рассказать мне подробно и с полной откровенностью, как было дело и как вы прожили эти три года до дня ареста.

Пани Августа внимательно слушала меня, стараясь не проронить ни одного слова, а из глаз ручьями так и лились горючие слезы. Наконец, она совершенно разрыдалась; мальчик, смотря на нее, тоже начал плакать. Я успокаивал их и ждал, пока это пройдет.

— На каторгу? За что меня на каторгу, господин следователь? Что я особенного сделала? Не я участница, а вот кто, — показывая на ребенка, кричала Августа. — Не будь его, ничего бы этого не сделалось, быть может.

— Вы успокойтесь, расскажите мне все по порядку, чтобы я мог составить себе понятие о деле. Повторяю: это в наших интересах.

— Я только тем виновата, что связалась с ним и убежала от Бжодиковского.

— Ну, конечно, я так и понимаю, в остальном вы ни при чем, — успокаивал я красавицу.

— Расскажите же, как все это случилось?