Трущобы Петербурга

Я принялся за следствие. Со старостою, понятыми и Бжодиковским я обошел все комнаты, причем особое внимание обратил на комнату Августы — этой барской-барыни, которая, по-моему, во всем этом деле играла далеко не ту роль, о которой думал Бжодиковский. Комната Августы, или, скорее, несколько роскошно убранных комнат, в которых жила экономка Бжодиковского, были не похожи ни на его кабинет, ни на его спальню. Здесь были свежие, прекрасные обои, новые дорогие занавески и портьеры, прекрасная мягкая мебель, ковры, цветы и прочее — словом, здесь было так приветливо, так уютно, что сейчас же можно было узнать, что тут жила молодая женщина, интересовавшаяся жизнью и любившая известные удобства. В самой спальне, под прекрасным пологом стояла роскошная дубовая кровать; тут же стоял туалетный и рабочий столик, громадное до потолка трюмо и тому подобное. С кабинетом Бжодиковского и его спальней половина эта сообщалась особым коридором, а ход на террасу был через две комнаты, в которых никто не жил. Все шкафы были битком набиты платьями Августы, а комоды бельем, и все, по заявлению горничной Казимиры, было цело, а Августа, очевидно, в чем была схвачена, в том и увезена. От террасы, действительно, шла громадная прямая аллея, которая и сливалась с лесом. Все окна помещения Августы выходили в сад и на эту аллею. Составив акт осмотра и отпустив понятых, я принялся за допросы. Лакей, буфетчик, горничная и мальчик Филька — все были поляки, давно служили и были преданы своему пану. Все они утверждали, что злодеев было двое, а только один Филька говорил, что их было трое и что все они были в масках, вооружены револьверами и кинжалами, а кто они — не могли ни на кого указать. Между тем Филька, шустрый мальчик лет пятнадцати, уверенно утверждал, что старший между злодеями, который командовал и всем распоряжался, был не кто иной, как Кузьма Гончар, подрядчик с завода.

— Гончар, ваше высокородие, я хорошо знаю; он часто ходил к пану и еще чаще к пани Августе!., которой он привозил всегда материю из Одессы и Киева, куда он часто ездил, и пани Августа всегда давала ему поручения; они вдвоем иногда подолгу просиживали там, на половине барыни. А когда вот он ночью это был, я сразу, хотя и в маске, его все-таки узнал и по голосу, и по походке. Пани Августа ужасно кричала, звала на помощь, но мы были тогда все уже связаны и еле живы от страха.

Показаниям Фильки я придал особенное значение, так как они подтверждали мои подозрения, созревшие еще до начала следствия. Я был убежден, что здесь не без фокусов со стороны Августы и Гончара. Насильно можно увезти молодую, неопытную девушку, которая, действительно, от испуга и страха не может издать ни одного звука, но увезти тридцатилетнюю женщину против её воли и желания — вздор. Она закричала тогда, когда уже знала, что ей никто не может помочь, и молчала на дворе, когда ее усаживали в фургон. Кто, как не Августа, могла знать, сколько у Бжодиковского в данное время наличных денег? Каким образом злодеи вошли в дом через террасу, когда замок в дверях был здесь и ключ висел на стене? «Во всяком преступлении ищи женщину», и я был убежден, что Бжодиковского обделали по предварительному уговору пани Августы и Гончара, который, может быть, даже был с нею близок, так как Бжодиковский представлял уже из себя полную развалину. Когда я свои подозрения высказал Бжодиковскому, он и руками замахал.

— А чи то можно, пане! Моя Августа… — никогда! Положим, что Гончар, действительно, был очень статный и красивый мужчина, хорошо грамотный, бывалый, но все-таки этого не может быть. Пани Августа была так мне предана, так меня любила и мое хозяйство — нет, не статочное это дело…

«Ну, — думал я, — статочное или нестаточное, — а теперь они прекрасно заживут с твоими, пан, деньгами, ищи ветра в поле». Бжодиковский был скупой, ворчливый старик, отказывал себе во всем и учитывал каждую копейку; Августа была молода, здорова, любила одеваться, жить, любить — вот Гончар и подвернулся. Отношения у них установились под видом кумовства, но это их, видимо, не удовлетворяло; Августа желала полной свободы и иной жизни, вдали от надоевшего, противного ей старика Бжодиковского, — жизни беззаботной, приятной, которая, вместе с тем, была бы обставлена удобствами и полным довольством. Для выполнения последнего желания необходимы были, конечно, деньги, а у Бжодиковского их нередко собиралось довольно, вследствие запродажи громадных партий сахара и спирта. Деньги эти бывали у него один-два дня, а затем он их сдавал на почту. Момент выбран был удачный — у Бжодиковского как раз было 50 000 рублей наличных, — на них можно было пожить. Вот самая простая история этого происшествия.

Я допросил управляющая Бжодиковского — Геймана. Это был очень умный и образованный немец, который окончательно укрепил во мне мои выводы и предположения.