Трущобы Петербурга

— Любил?! Не спрашивайте меня, господин следователь, об этом, — сквозь слезы ответила Казимира.

Дальнейшие мои расспросы Казимиры ни к чему не привели, и она в конце концов разрыдалась. Я объяснил это весьма естественной привязанностью к покойному, жалостью к его судьбе и отпустил ее с миром.

Допросы крестьян и ближайших помещиков, хорошо знавших Зваровского и неоднократно принимавших участие в его кутежах, тоже не дали никаких указаний на это таинственное убийство, и дело, может быть, кануло бы в вечность, если бы не одно обстоятельство, вновь взволновавшее общество. Ровно через месяц после убийства Зваровского я получил сообщение от местного станового пристава о том, что проживающая в имении Кош девица Казимира Янковская, покушаясь на самоубийство, повесилась в своей квартире, но была замечена соседями и своевременно освобождена из петли. Как вещественное доказательство, к сообщению была приложена тонкая пеньковая веревка, на которой были заметны следы крови. На первый взгляд я не придал этому обстоятельству особого значения, но затем, припомнив все слухи, предшествовавшие убийству Зваровского, странное поведение Казимиры при моем допросе и, наконец, это ничем не объяснимое покушение на лишение себя жизни, я сообразил, что между убийством Зваровского и покушением на самоубийство Казимиры, несомненно, есть связь. Я отправился в Кош с твердым намрением добиться по обоим обстоятельствам необходимых результатов. Казимира Янковская, как покушавшаяся на самоубийство, по распоряжению полиции содержалась под стражей, и ко мне, в барский дом, привел ее сотский.

Она немного осунулась, побледнела, но все же казалась очень интересной. Шея ее кругом была обмотана белым полотенцем, и она, видимо, страдала от раны, которую причинила ей веревка. Я выслал сотского из кабинета, а Казимиру близко усадил около себя и с участием спросил ее:

— Скажите, Казимира, что побудило вас в такие цветущие годы решиться на самоубийство?

Казимира низко опустила голову и тихо плакала. Я не настаивал на ответе и ждал.

— Так, господин следователь, жизнь надоела — вот и решила с собой покончить, — тихо проговорила она через несколько времени.

— Полноте, при вашей молодости, здоровье и красоте разве может надоесть или быть в тягость жизнь?

— Кому моя молодость и красота нужны?

— Как так? Разве у вас нет сердечных привязанностей, нет жизненных интересов?

— Были когда-то — ну, и жить тогда хотелось, а теперь все прошло.

— У вас с Зваровским только в последнее время шли нелады, или и раньше были ссоры? Я слыхал, что очень скверно он с вами обращался.

— Э, что старое поминать, господин следователь!..

— Однако?..

— Сначала мы прекрасно жили, а потом, когда он стал пить, он сделался такой тиран, такой развратник, что один Бог знает, сколько я вытерпела позора, оскорбления и унижения. Он убил во мне всякий стыд и совесть; вот теперь я решила покончить с собой, мне помешали, и мне решительно все равно — будут ли надо мной смеяться, показывать пальцем или, наконец, сошлют меня в каторгу.

— И это в такие молодые годы? Вам двадцать шесть лет только. А дети у вас были?

— Если бы были дети — совсем другое дело!..

— Я вижу, что жизнь ваша у Зваровского была куда как не сладка, а между тем мне говорили, что вы были полной хозяйкой в доме и во всем имении. Все вам подчинялось, вы были царицей всех пиров и кутежей Зваровского. Правда это?

— Сначала, года два, может быть, и так было, а потом никто не знает, что я переносила от этого изверга. Люди видели только одно хорошее и из зависти еще это преувеличивали.

— Расскажите же мне откровенно, какую вы вели жизнь и в чем, собственно, заключалось дурное с вами обращение Зваровского?

— Я уже вам сказала. Что дальше говорить про прошлое? Все равно не вернешь… Не мучьте меня, господин следователь! Право же, мне и так тяжело! Я все равно уже пропала и ничего вам не скажу!.. — При этом Казимира разразилась истерическими рыданиями и повалилась на кресло. Я видел психическое состояние Казимиры, знал, что наступает очень важный для следователя момент, которым необходимо воспользоваться, и, не зная, как приступить к дальнейшему допросу, медленно обдумывал, с чего бы начать.

Наконец, когда Казимира немного успокоилась, я обратился к ней с такою речью: