Трудно допросить собственную душу

Парень оглядывался по сторонам. «На мели, говорил, а забрел в дорогое кафе, — отметила она. — Что он озирается? Меня, что ли, ищет?» Он встретил ее взгляд, сощурился, и она вдруг поняла, что парень близорук. Но ее он узнал, она была уверена — лицо вдруг изменилось, в глазах почему-то появился испуг. Лиза с интересом смотрела на него, а он, застыв, стоял перед ней столбом, хотя сперва явно собирался пройти дальше. Он и прошел бы к другому столу, если бы она ему не кивнула. Этот простой жест — знак, что она его узнала, поверг его в совершенную растерянность. Лизе стало смешно, она улыбнулась. Парень нерешительно огляделся, отодвинул стул от ее столика и уселся, зацепив ногой ножку стола, так что кофе перед Лизой заколыхался в чашке и пролился на скатерть.

— Ну, привет, — сказала она, чтобы привести его в чувство. — Здорово шутит судьба!

Глава 6

Он не приехал. Можно было придумать для себя какое угодно объяснение, но он не приехал. Анна сидела на кухне, за накрытым столом, и методично, тщательно рвала на тысячу кусочков бумажную салфетку. Стол был накрыт на троих — три глубокие тарелки для супа, три ложки, три салфетки, шесть кусочков хлеба в плетеной сухарнице, солонка, перечница… Все приборы были чистые, только что из мойки, и никто не попросил ее налить супа, никто не притронулся к хлебу, никто не взял в руки ложку… Анна покончила с одной салфеткой и взялась за другую. В голове у нее было пусто и тихо, как и во всей большой квартире. Ей всегда нравилась эта квартира, но теперь она сводила ее с ума своей величиной, тишиной, высокими гулкими комнатами…

Зашаркали тапочки, на кухне появилась дочь. Анна изумленно посмотрела на нее. Она совсем забыла, что в доме есть кто-то еще. Накрыла на стол, но не пригласила ее поужинать. Забыла все на свете, кроме слов Олега «дождись меня». И вот она ждала, ждала, что было сил, но пока напрасно.

— Мама, ты плачешь? — тихо спросила девочка, вглядываясь в лицо матери.

Анна провела рукой по лицу. Рука стала влажной. Разве она плакала? Дочь ждала ответа, и пришлось открыть рот и сказать:

— Ничего подобного. — Еще одно усилие, еще одна фраза: — Есть будешь?

Девочка согласилась. Конечно, у нее с утра маковой росинки во рту не было. Обедать она отказалась. Сама Анна не чувствовала голода, уже ничего не чувствовала. Очень трудно было встать, подойти к плите, поставить разогревать суп. Алиса уселась за стол, сидела тихо, не отрывая глаз от матери.

— Второе будешь? — механически спросила ее Анна. Она кивнула. Анна поставила греть жаркое, посмотрела в раковину. Очищенная и забытая там картошка валялась жалкой кучкой и уже вся потемнела. Анна выбросила ее в помойное ведро, достала из корзины новую, принялась чистить. Очистила три клубня, показала издали Алисе:

— Тебе хватит?

Та кивнула, сглотнула слюну и нерешительно спросила:

— А ты не будешь есть?

— Нет.

— Мам… — Слова девочки падали в пустоту, Анна переставала их слышать почти сразу, как только они срывались с губ дочери. — Мам, да не переживай ты так… Из-за него? Да?

— Какую чепуху ты говоришь. — Анна промыла клубни, уложила их в кастрюльку, залила водой, поставила на плиту. — Суп горячий. Ешь.

Алиса сидела с ложкой над полной тарелкой, вяло хлебала, ковыряла хлеб. В другое время Анна непременно сделала бы ей выговор за такое поведение за столом: «Есть надо бесшумно, не ныряй к тарелке, надо подносить ложку ко рту, а не рот к ложке, не кроши хлеб, отламывай его маленькими кусочками…» Но сейчас ей было совершенно безразлично, как ест Алиса. А девочка явно старалась привлечь к себе внимание, ведь есть правильно она умела не хуже Анны. Словно из духа противоречия, она чавкала все громче, и от этого звука Анна наконец очнулась.

— Чем ты там занимаешься? Неужели нельзя есть тихо?

Эти слова прозвучали раздраженно, девочка втянула голову в плечи, словно ее собирались ударить. В Анне внезапно проснулась острая жалость. Это движение появилось у дочери после развода, после того, как они стали жить в этой квартире с Олегом. Почему? Ведь Олег никогда не кричал на нее и уж тем более не бил… Напротив — дарил игрушки, подвозил в школу, приглашал как-то в зоопарк. Алиса тогда отказалась наотрез. Почему? Откуда эта прибитость, откуда приниженность, откуда этот недетский дымчатый взгляд, скрывающий затаенные чувства — тоже совсем не детские? Она сделала над собой усилие и почти ласково сказала:

— Ты уж прости, что я не пустила тебя погулять… Весь день дома сидеть скучно, я понимаю… Может, телевизор посмотришь?

— Нет, там одна чепуха, — мрачно ответила девочка.