Трудно допросить собственную душу

Девчонки вышагивали по бесконечным галереям ГУМа, смотрелись в зеркала, мерили тряпки, которые вовсе не собирались покупать, что-нибудь ели в кафетериях у фонтана, изображали шикарных дам, насколько у них хватало сил и денег. Лиза понимала, что тянуться за Наташей бесполезно, — шальных денег у нее никогда не водилось. Да и Наташа не была для нее идеалом. Ее наряды Лиза считала безвкусными, ее макияж — кричащим, разговоры — глупыми. Но других подруг у нее почему-то не осталось. Все либо работали, либо где-то учились или вышли замуж и уже родили ребенка. Конечно, если бы Лиза позвонила кому-нибудь, никто не отказался бы с ней встретиться — в школе ее очень любили. Но по сравнению с жизнью ее старых знакомых ее собственная жизнь казалась ей такой пустой, что она просто боялась кому-то звонить. Ей нечего было рассказать, нечем похвастаться. Она устала ничего не делать, не понимала, почему с ней такое случилось, часто ее тошнило от Наташи, от себя самой, она приходила в отчаяние… Наконец она приняла решение. Решение было наивным, но зато своим собственным. Лиза решила подготовиться и поступить в МГУ на факультет иностранных языков. В школе у нее всегда были успехи по английскому, класс был специализированный, язык давался ей легко. Она достала учебники, методички, стала оживлять в памяти грамматику. Мать пришла в восторг и подыскивала хорошего репетитора. Двенадцатого июля, в день рождения Лизы, она подарила дочери плейер и кассеты с курсом английского языка. А на другой день позвонила Наташа.

— Слушай! — прощебетала она в трубку, и Лиза сделала гримасу — подруга ей осточертела. — Слушай, ты должна ко мне приехать!

— Серьезно — должна? — с иронией спросила Лиза. — Что случилось? Ты купила себе новое платье?

— А, нет… Лиза, приезжай! Не пожалеешь! Тут один человек устраивает праздник…

— Праздников с меня хватит, — ответила Лиза.

— Да брось ты! — возмутилась та. — Все равно в этом году поступать не будешь, сама сказала! И поздно уже документы подавать. Давай, давай, расслабишься! Я тебя жду, целую!

И повесила трубку. Так она всегда заканчивала разговор — просто не представляя себе, что кто-то может ее не послушаться. Эта манера раздражала Лизу, но почему-то действовала на нее — отказываться было трудно. И тогда она как-то машинально полезла в шкаф, достала летний зеленый костюм — короткую юбку и прилегающий пиджак с короткими рукавами, подкрасилась, причесалась.

— Куда ты собралась? — окликнула ее мать, которая, как назло, была дома.

— К Наташе.

— Опять?! Ты же вроде решила заниматься языком? Ненадолго тебя хватило!

— Мама, мне до поступления еще год, — раздраженно ответила Лиза. — Какое значение имеет один день!

«Если бы я тогда знала, что это будет за день! — простонала сейчас Лиза, ворочаясь в постели. — Если бы мне хоть на миг доказали, какой я стану потом, хоть на миг! Ведь в сущности это был последний день моей жизни! Пусть это была пустая жизнь, очень глупая жизнь, никому не нужная, но моя, моя собственная жизнь! И я могла сделать с ней что хочу, могла подготовиться, поступить и уже давно учиться, иметь новых друзей, жить своей жизнью! А с того дня началась не моя жизнь, началась моя жизнь для него…»

…От Наташи они сразу поехали куда-то в центр. Лиза с изумлением смотрела, как разоделась подруга — настоящее вечернее платье, американского образца, все в блестках, с голой спиной… Такими щеголяли красавицы из «Санта-Барбары». Наташа выглядела в нем дико и вульгарно, особенно в метро. На нее смотрели как на пугало, а Лиза чувствовала себя рядом с подругой серым воробышком.

— Зачем такой парад? — кивнула она на блестки. — К кому мы едем?

— К одному человеку, — неопределенно ответила Наташа. — Да ладно тебе, я когда-нибудь завозила тебя куда попало? Будет весело, вот увидишь!

— Уже весело, — хмуро сказала Лиза, оглядываясь по сторонам. — На тебя все смотрят.

— Да? — самовлюбленно протянула Наташа и повела плечом. — Что за народ! Господи! Папа обещал мне подарить машину, когда я сдам на права.

— А ты купи права, — предложила ей Лиза.

— Это идея.

Она привела ее к старинному розовому дому с колоннами, они поднялись на громыхающем лифте, и Наташа позвонила в квартиру номер шесть. Им открыл молодой человек в черной рубашке и черных брюках. У него были веселые глаза, изящные, как у женщины, брови, неотразимая улыбка — все время разная. Наташе он улыбнулся насмешливо, но тепло, с оттенком преувеличения. Та проглотила эту наживку и просияла. Лизе — совсем по-другому. Его улыбка стала медленной, осторожной, она раскрывалась постепенно, как распускается цветок, и наконец расцвела. Он смотрел на нее так, словно ждал только ее, словно знал ее сто лет и все эти сто лет считал ее самой красивой, самой милой, самой-самой…