– Теперь, Лёха, – сказал Два Винта, когда Саша скрылся за дверью, – самый подходящий момент вам «слиться» и больше никогда не попадать ему на глаза. Если ты и твой «парень с Базы» думаете, что он сейчас на коллекторе будет вам объяснять почему так произошло, а потом еще прощение попросит, то вы конченные идиоты! Это рецидивист Мойша и вы даже представления не имеете, по каким понятиям он живет. Вот этот, обоссанный, – Два Винта вытащил из-за Лёхиной спины до смерти напуганного Огорода и повернул его лицом к Беззубому, – уже понял, что сейчас кто-то из вас, самый такой смелый, останется лежащим с кишками наружу на пустыре. Понял и очень хочет уйти, а лучше убежать отсюда. И это, чтобы остаться живым, не очень даже стыдно. Мойша скоро уедет, и я сделаю так, чтобы он вас в эти дни не искал.
– Да чо за бредни! – снова выпендрился Корнет.
– Да заткнись ты! – зашипел на него Беззубый. Иногда на Лёху находило затмение, и он становился нормальным, здравомыслящим парнем. – Виталий Витальевич, я понял. Мы уходим. Только, пожалуйста, не говорите никому, что так вышло. И ему тоже ничего не говорите.
– Разумно рассуждаешь, – с улыбкой одобрительно покачал головой и хлопнул Лёху по плечу Два Винта.
Огород, споткнувшись о ногу Беззубого, и схватившись за перила, чтобы удержаться на ногах, не дожидаясь команды, рванул вниз. Лёха, видя, что Корнет «лезет в бутылку», взял его за локоть, но тот выдернул руку и остался стоять, сверля взглядом ВДВ. Беззубый махнул рукой и потопал вниз.
Два Винта, не спуская улыбку, проводил взглядом Лёху один марш и, вопросительно подняв брови, посмотрел на Корнета, словно только его увидел. Добродушное лицо ВДВ просто-таки светилось вопросом: «А-а-а, так это ты тот смельчак?».
Огород пробежал уже два этажа. Беззубый одолевал второй пролет, когда за дверью послышался шорох. До Корнета в этот миг дошло, что еще несколько секунд промедления и в его короткой безоблачной жизни произойдут серьезные и непоправимые перемены. Он повернулся и быстро зашагал по ступенькам.
На площадку вышел Мойша. В куртке, в ботинках, с папиросами в руке. Встал у перила, рядом с ВДВ, закурил беломорину, стал слушать шаги. С площадки последнего, пятого этажа, на котором жил Два Винта, хорошо видна вся лестница.
– Виталий Витальевич, почему подорвали? – медленно, тихо, в своей манере спросил Мойша.
– Ты чего вышел-то? Я думал ты чай завариваешь.
– Чай заварим. Чай нужно не спеша пить. Бакланы где?
– Улетели. Это перелетные. Сказали, что квартирой ошиблись.
– Бывает… – оскалился Мойша и густо плюнул в мелькнувшую несколькими пролетами ниже спину Корнета, и, увидев, что попал, сказал громко, на весь подъезд. – Там, Ермолай, один, я расслышал, на Базе потеет! Вам ничего с Базы не подогнать, Виталий Витальевич?
Услышав это, Корнет уже совсем не гордо, выскочил из подъезда быстрее Лёхи, столкнувшись с ним в дверях. На улице, у дальнего подъезда, стоял бледный и встревоженный Огород, готовый побыстрее уйти. Дождавшись друзей, он спросил:
– Ну, чо, куда? По домам?
– Вот сука, а! – начал мерить шагами расстояние от подъезда до клумбы и обратно Корнет. Он был в ярости. – Лёха, ты чо ушел-то?! Чо вы забздели-то?! А?!
Беззубый закурил. Вторую сигарету протянул Огороду. Тот тоже закурил.
– Вы чо молчите-то, а?!
Корнет плюнул и снова зашагал взад-вперед.
– Пошли, чего стоять-то? – сказал Огород.
– Тебя вообще никто не спрашивает! – выпалил Корнет. – Мы за тебя «вписались», а ты первый забздел!
Лёха Беззубый и Огород молча курили. Корнет подошел вплотную к Огороду и сказал:
– Молчите? Ладно. Раз так, то больше от меня помощи не жди. Даже не обращайся. А общий «косяк» на тебя повешу. Больше отец тебя отмазывать не станет.
– Ты чо, охренел что ли?! – чуть не поперхнулся сигаретным дымом Лёха.
Огород побледнел еще больше и дрожащим голосом сказал:
– Это такой ты друг оказывается?
– Да ссыкло ты, а не друг! Насмотрелся ящика и косил всю жизнь под блатягу, а на самом деле всегда был ссыкло. Чувствовал себя уверенно только рядом со мной, потому что знал, что отец отмажет, «если чо». А теперь пора ответить за аванс!
– Зря скалишься, Корнет, – ответил, бросая окурок ему под ноги, Огород. – Ты меня не подставишь, – я тебя больше не знаю. А вот Савельева пока он в городе ты будешь бояться. Это ты меня вынудил к нему идти, Лёха свидетель, я не хотел. Ты сам ввязался не в свое дело, тебя никто не просил. Ну, ничего, я завтра пойду и извинюсь за этот визит. Не все ж мне только перед тобой извиняться. А теперь, дай пройти! – и, оттолкнув не ожидавшего такой наглости Корнета, пошел по улице.
– Козел, – процедил, смотря вслед уходящему Огороду, сквозь зубы, чтобы он не услышал, Корнет.
– Ну и чего теперь делать? – выбрасывая окурок, спросил Лёха.
– Ничего. Сигарету дай. Ты про него что ли? – закуривая, ответил Корнет. – Да завтра сам придет.
– Не придет… А если услышал, как ты его обозвал, точно не придет. Ты же знаешь, что нельзя так обзывать, он же сто раз говорил, что это самое страшное оскорбление.
– Да ладно, мы ж не блатные, чего ты? Да он просто хотел свалить вот и ушел.