Впереди открылась поляна, а за ней показались дерновые крыши землянок и приземистых бревенчатых хижин. Кое-где среди крыш торчали островерхие шатры, обтянутые берестой или звериными шкурами.
Городище Ой-Ял находилось вблизи реки Вина, но было укрыто лесом, и с берега его не было видно. Чтобы выйти к реке, надо продраться сквозь ельник. Берег казался пустынным, хотя рядом жили люди.
Вина у обрыва глубока — не достанешь шестом. Быстрые волны разбивались о сваи причала, устроенного в прибрежных камышах. Спрятанные в зарослях камышей, стояли кожаные лодки с каркасами из ивовых прутьев.
Рейе и Лунд приблизились к хижинам.
— Рутан пришел с моря, — сказала Лунд. — Если он увидит нас вместе, рассердится и станет требовать с отца долг: сто куниц. Все равно я не пойду за Рутана замуж. Скряга и жирный — глаза как щелки.
Рейе неохотно отдал бадейку девушке.
— Скоро леса станут желтыми, — сказал он. — Мы тогда устроим свадьбу. Позовем на пир всех, кто нам люб. А до этого я должен добыть и продать побольше мехов, чтобы у нас были деньги.
— Рутан грозит отцу. Хочет увести меня к себе. Но я скорее умру! Он и ходит раскорякой, и сопит, как лось хромой!
— Если будет тебе трудно, я стрелу пущу в торговца, — сказал Рейе, нахмурившись. — Кто узнает, чья стрела будет торчать у него из-под лопатки?
— О, не надо! Иомала покарает тебя! — воскликнула девушка. — Лучше я пойду к Богине Вод и положу ей в чашу серебряную монетку. Иомала справедлива и мудра… Нам пора расстаться!..
Рейе бесшумно скрылся в зарослях ольшаника.
Невысокое строение из старых, почерневших от времени бревен глядело на улицу крошечным оконцем, затянутым рыбьим пузырем. Сразу за хижиной начинался лес. Внутри хижины вдоль стен — широкие скамьи из сосновых плах. На деревянных гвоздях — связки сетей. Полка с посудой, выдолбленной из дерева. Доспехи отца Лунд — новгородской поковки железный топор на длинной рукояти, колчан с луком и стрелами, кольчуга из китового уса.
Вейкко был стар, но крепок. Слух у него острый: за сотню шагов различал писк комара. Рука верная — осенью острогой с единого удара пронзал дремлющую щуку. «Быть тебе, Вейкко, главным хранителем Иомалы!» — сказали старшины на совете. Старый биарм послушно склонил голову. Ему дали в помощь шесть сторожей…
Подойдя к хижине, Лунд услышала голоса и остановилась возле неплотно прикрытой двери.
РУТАН — ЖЕНИХ
Из хижины доносился скрипучий голос Рутана:
— Когда же вернешь мне долг, почтенный Вейкко? Дважды лето сменялось зимой, на голове твоей прибавилось седин, а ты все не отдаешь мне куниц! Стар ты стал. Охотиться не под силу. Я бы мог вместо шкурок взять у тебя деньги, но в сундуках твоих поселился ветер.
— Твои богатства не считаны! Ты бы мог и повременить, — отвечал отец. — Что значит в твоих чуланах сотня куниц? Все равно что один муравей в муравейнике! Погоди до зимы.
— Ты бы мог вернуть долг сейчас, — понизив голос, продолжал Рутан. — Твоя красавица дочь рождена для того, чтобы меха серебристых лисиц струились в ее тонких пальцах. Мои ожерелья придутся ей впору. Мое золото сделает ее богатой! Разве я не могу сделать Лунд Ясноглазую счастливой? Отвечай, бедный старик!
— Когда ты ведешь такие речи, у меня глохнут уши. Ты хочешь украсть у меня солнце, чтобы жизнь моя пала во мрак. Но силой не взять любовь.
Лунд все стояла у двери. Руки ее дрожали, сердце кипело гневом. Она готова была ворваться в дом и вцепиться в бороду ненавистному Рутану. А тот кричал, брызжа слюной и потрясая взъерошенными нечесаными волосами:
— Дорогой шкуркой черного соболя на тебя свалилось счастье, а ты от него бежишь, как глупый олень от пастуха! Ты держишь лебедицу в клетке, а она может летать под облаками! Я подарю ей небо, солнце, ветры, луну! Я сделаю ее богатой и счастливой! Хочешь, я дам тебе огромный выкуп? Хочешь, я возьму и тебя в свой дом и буду кормить тебя до смерти?
— Нет у меня дома, кроме своего. Нет у меня счастья, кроме дочери. Моя душа и тело принадлежат великой Иомале. Я не могу больше говорить с тобой, жадный, злой дух!
— Так ты еще бранишь меня? — закричал Рутан. Он бросился к Вейкко и хотел его ударить. Но в дом вбежала Лунд и, раскрыв дверь, показала на нее Рутану:
— Уходи вон, старый вонючий пес! Завтра я принесу тебе долг!
Рутан замолчал, озадаченно мигая белесыми ресницами. Он задом попятился к двери и, видя, как в руке Лунд блеснуло лезвие ножа, ехидно улыбнулся.
— Ого-го! Вот так характер! А где же ты, красавица, возьмешь сто куниц? Уж не ходишь ли сама на охоту? И за кем это ты охотишься?
— Уходи! — закричала Лунд, протягивая руку к его редкой встрепанной бороде.
Купец выскочил с проворством белки на улицу и пошел, отплевываясь, бранясь и осторожно оглядываясь: ему все казалось, что Лунд бежит за ним с ножом.
Вейкко, сгорбившись, сидел у очага. Лунд закрыла дверь, подошла к нему.
— Не печалься, отец. Пусть твое сердце успокоится!
Вейкко ответил гневно:
— Чтоб он издох, как рыба на сухом берегу!
В это время явился посланец старейшины Хальмара.
— Вейкко! Тебя зовет Хальмар, — сказал он.