Тропы Алтая

Откуда вдруг промелькнет мысль о том, будто все на свете устроено бестолково, и только одно существо — ты сам — порядочное и умное? От недостатка ума или от избытка желчи в кишечнике? Потом такие мысли исчезают, и начинаешь думать, будто все в мире идет так, как и должно идти, только один-единственный болван этого не понимает?

Или все оттого, что состав нынешней экспедиции, и даже не всей, а высокогорного ее отряда, какой-то необычный, — собственный его аспирант Лопарев командует там сейчас, и, конечно, командует не так, как нужно?..

Рязанцев там же…

Когда «газик» забуксовал в овраге, где-то неподалеку от поселка Баюново, а сверху начало накрапывать, Вершинин в первый раз подумал: «Не из-за Рязанцева ли эта растерянность? И поспешность? И тревога?»

Ни для кого в институте не было секретом, что Вершинин и Рязанцев — если не на ножах, то и не без ножей. Но вот однажды Вершинин пригласил Рязанцева с собой в экспедицию.

К слову пришлось. На одном заседании ученого совета Рязанцев что-то такое критиковал, задел и лабораторию Вершинина, и Вершинин бросил реплику в том смысле, что, дескать, чем тут болтать — съездили бы со мной в экспедицию и посмотрели, как и что делается. Хотел припугнуть кабинетного ученого. А тот взял и согласился. Отпуск у него подходил очередной — пожертвовал отпуском.

Тогда-то, кажется, и возникло это тревожное чувство, этот вопрос — хорошо или плохо?

Хорошо, что будет возможность с Рязанцевым поспорить без повестки дня и без протоколов. Плохо, если и тут Рязанцев не изменит своему обычному спокойствию. Официальному спокойствию — иначе Вершинин тон этот назвать не мог.

Хорошо, что в отчете экспедиции, кроме самого Вершинина, будет упоминаться еще одна известная в науке фигура. Бывало, в некоторые годы для участия в своей экспедиции Вершинин привлекал вузовскую профессуру, и тогда отчеты просто сверкали именами. Плохо, если Рязанцев вдруг заговорит таким тоном: «Прошлым летом профессор Вершинин любезно пригласил меня в свою экспедицию, и я имел возможность познакомиться…» Лучший способ распознать противника — идти с ним на сближение. А все-таки…

Хорошо, что в экспедиции будет спокойный, рассудительный человек. Плохо, если этот человек сойдется с Лопаревым, их будет двое, и вдвоем они столкуются еще с зоологом Реутским, а втроем — с остальной молодежью, и в конце концов они будут все вместе, а начальник будет один. У начальника — собственный сын в экспедиции, и начальник останется один! Каково?!

Хорошо иметь дело с «правильными» людьми, о выступлении которых в ученых советах, в парткомах, на конференциях никто никогда не скажет: «Здорово!» или «Боевито!», тем более никто не скажет: «Вот так треп!», а все обязательно сойдутся на одном: «Правильно!» С теми, о которых никому не придет в голову поставить вопрос по какой угодно линии — профсоюзной, партийной, бытовой, по линии политического просвещения или по основной работе.

Но как это плохо — жить с таким человеком бок о бок и все время ощущать, что ты никак не согласуешься с ним… «Мы с вами не рифмуемся!» — сказал однажды Вершинин Рязанцеву.

С самим собою ты уже давным-давно согласился и срифмовался, согласился, что какой ты есть, таким и должен быть, а этот «правильный» на тебя все еще таращит глаза: «А согласился ли?..» — «Пошел ты к черту!» — отвечаешь ты ему, а между тем еще до встречи с ним, где-нибудь в пути, вот так же, как сегодня, потряхиваясь в «газике», начинаешь словно в порядке следствия или от лица какого-то начальника отдела кадров рассматривать свою жизнь.

Событий было много, жизнь была неспокойной, напряженной. Всегда нелегкие задачи, всегда ответственность. Скучать, предаваться меланхолии давно уже было некогда — работа. Захочешь вспомнить ее, жизнь, а в памяти все заслоняет послужной список: с какого года по какой состоял в одной или в другой должности, какие задачи и научные темы решал, под какими названиями, в каких издательствах и какого объема в печатных листах публиковал свои труды (форма по учету научных кадров № 2) и, наконец, когда и какие ученые советы присваивали тебе ученые степени и звания, а ВАК их утверждала…

И не протестуешь, нет. «В целом» резолюция принимается, поправки вносятся совсем незначительные… Время поправок давно уже минуло. Теперь достигнуть бы в трудах своих несколько большего, чем достиг, чтобы труды были отмечены справедливым признанием, и тогда уже надобность в поправках отпадет окончательно.

Достигнуть звания члена-корреспондента «большой» академии.

Все эти сельскохозяйственные, медицинские, педагогические, все узкоколейные, фельдшерские академии раз и навсегда остались бы позади, действительное членство в АН СССР — тоже раз и навсегда — впереди… И все. Больше никаких поправок к «целому».