Тропы Алтая

После того как дела эти остались позади, они показались ему не столь уж важными и неотложными, тем более что некоторые из них все равно пришлось отложить до осени.

Но пока дела цеплялись за него, они словно обладали собственным разумом, хитростью, тактикой и даже стратегией, и все это было направлено к одной цели: как можно дольше задержать профессора Вершинина.

Одна за другой вдруг возникали встречи, которые никак нельзя было отложить, корректуры и подписание «трудов» к печати, которым у такого плодовитого автора, как профессор Вершинин, никогда не было конца и которые имели свойство обязательно совпадать с теми самыми датами мая, начала, середины и чуть ли не конца июня, какие намечались как самые последние, потом самые крайние, наконец, самые крайние из крайних сроки выезда.

Торопился Вершинин ужасно… Злой был, обеспокоенный своим опозданием, растревоженный заботами о том, что происходит без него в отрядах: если все там плохо, работы сорваны — как наверстать упущенное время; если все хорошо — как объяснить, что хорошо без него, без его руководства?

Каждый год он собирался закончить полевые работы по «Карте растительных ресурсов Горного Алтая» и каждый год убеждался: мало еще материала, и того и другого не хватает, чтобы приступить к окончательной камеральной обработке.

Неужели и в нынешнем году так будет?..

С нетерпением ждал, когда же наконец он увидит Чуйский тракт, знакомые горные вершины?

Он эти вершины столько раз фотографировал, описывал, обследовал и отмечал на картах, что с некоторых пор они стали для него чем-то вроде собственности. Иногда даже появлялось такое ощущение при виде гор и долин, будто в природе все они — вершины, кряжи, хребты, ручьи и реки — существуют лишь внешне, словно в панораме, тогда как подлинный Алтай — с его растительностью, животным миром, геологией, историей и всеми ресурсами — остался у тебя дома в ящиках письменного стола, в картонных папках с рукописями и полевыми дневниками и еще — в напечатанных уже статьях.

Такое ощущение подтверждалось еще и тем обстоятельством, что в середине нашего века ни один ученый, ни одна экспедиция, посетившая Горный Алтай, не могла обойти доктора географических наук Вершинина, не могла не сослаться на него в своих «трудах» и отчетах — ее сейчас обвинили бы в недостаточном изучении литературы об этом крае.

И Вершинин мчался на «газике» проселками, хотя и знал, что окружными, но профилированными дорогами ехать и надежнее, и, пожалуй, даже быстрее; ругался на паромных переправах с шоферами, которые не пропускали его машину без очереди, хотя доподлинно ему было известно, что ругань с этим народом никому еще и никогда не приносила пользы.

Но он спешил в страну, которую мысленно так нередко и называл — «моя страна», «мой Горный Алтай», понимая под этим страну в географическом смысле, которая создала ему репутацию крупного ученого, в то время как другие страны Западной Сибири — Бараба, например, — ему в таком доверии отказали. И вообще ни одна страна для него так много не значила, его так не встречала — ни Шория, ни Кулунда, ни Васюганье, ни верховья Енисея, как Горный Алтай.

Наконец в экспедиции ожидала Вершинина встреча с сыном, а вот уже сколько лет Вершинин-старший стремился передать сыну свои знания, вручить ему ключи от этой страны. Сначала он не отдавал себе отчета в своем желании: как-то странно было, что Алтай — и в самом деле, что ли! — его недвижимая собственность, а потом даже стал представлять себе некий торжественный акт вручения сыну чего-то очень важного, чего-то единственного, такого, чем больше никто и никогда на свете не обладал и обладать не будет…

Вот какая страна лежала перед Вершининым-старшим, вот куда он торопился!

А между тем настроение у него было нервное, тревожное, и он думал: почему бы это? Опаздывает? Так, слава богу, не привыкать — редкий год он выезжал в экспедиции вовремя. Переживание каких-то неудач? А каких, спрашивается? Как раз заметных неудач у него в последнее время не было, все шло своим чередом, приблизительно так, как должно было идти, и даже все определеннее намечались радужные перспективы, о которых он хотел рассказать сыну. Неудачи были в прошлом, но и тогда он их не боялся. А теперь что? Камни в печени? Радикулит? Ишиас? Просто приближающееся шестидесятилетие? Нет, он чувствовал, что его организм вошел в норму старшего возраста. Не сразу ему удался такой переход, но все протекло более или менее гладко, болезни были, сердце пошаливало, а потом сердце привыкло к тому, что ему около шестидесяти… И весь организм тоже привык. Наверное, это настроение было чем-то другим, было таким состоянием, когда об одном предмете думаешь сразу и хорошо и плохо, когда хочешь сделать одно, а делаешь другое…

Он вот знал, что ему давным-давно нужно быть в экспедиции, а ехал только теперь… Ехал проселками, хотя трактом надежнее. Водителю своего «газика» то и дело без необходимости выговаривал «под руку», хотя сам водил машину и знал, что этого нельзя делать.

Нехорошее начало… Неужели начало попросту никуда не годное?