Тролльхеттен

Здесь, на пустынных улицах, за глухо закрытыми одеялами окнами, под обледенелой утренней скорлупой каменных домов еще теплилась, а кое-где даже била ключом скрытая, подспудная жизнь, которая, согласно расхожему выражению, все еще по-прежнему — продолжалась.

Часть четвертая. ОЙ, МОРОЗ… (Все зло из-под земли)

1

— Ну, — спросил Дивер, — что скажешь хорошего?

— Ничего, — ответил Мельников, — хорошего ничего. Разве что, видел я его.

— Ты уверен? Тот самый, черный, лакированный?

— Он! На заднем стекле надпись.

Дивер согласно кивнул. На этот раз все собрались в квартире Сани Белоспицына. Большая комната здесь оправдывала свое название, к тому же, при полном отсутствии мебели становилась чуть ли не залом. Четверо стульев и неказистые кухонные табуретки казались на этом пыльном просторе произведением концепт-арта, сделанным художником с явным уклоном в сторону минимализма. Угрюмо поблескивающие стволы в углу завершали картину жирной вороненой точкой.

— И где же?

— Наткнулся возле самого завода. Дважды он въезжал на территорию и оставался там минут тридцать, не меньше. Третий раз выехал в город и, может быть, вернулся — мне досмотреть не удалось, курьеры подъехали.

— А он?

— Ну, он-то раньше уехал.

— Что он там забыл, на этой свалке? — спросил Влад, — к чему они ему, эти заброшенные корпуса?

— А вы слышали байки про этот завод? — спросил Степан.

— Да кто их не слышал? Хлысты… Зэки… шантрапа. Там ведь уже с десяток лет ничего не работает.

— Зона. — Сказал Степан со вкусом.

Дивер скривился, глянул на него с неодобрением. Вздохнув, произнес:

— Ну, а вообще как?

Василий Мельников, бомж Василий присел на оставшийся свободным табурет. Одежда пришедшего была заляпана грязью и кое-где сиротливо зияла нештопанными дырами. После зеркального эпизода Мельников стал безрассудно храбр, как и бывает у зайцев, которым вдруг посчастливилось зубами завалить волка. Так что, неудивительно, что именно его послали в тот день на разведку.

Это была уже не первая вылазка в город. После бурной дискуссии, последовавшей после возвращения Витька, стало ясно, что свобода действий у них колеблется между двумя пунктами: ничего не делать и, сидя сложа ручки, ждать Исхода или попытаться что-то изменить. Как выяснилось в дальнейшем, единственное, до чего у них могли дотянуться руки, был черный «Сааб» — колесный символ царящей в городе разрухи.

И тяготеющий к командованию Дивер в скором времени развернул настоящую полевую разведку с целью выследить скрывающийся автомобиль. Никого убеждать не пришлось — у всех были свои счеты с черной машиной, так что Севрюку, бывало, становилось слегка не по себе, когда он видел, с каким огнем в глазах вещает об объекте их охоты его собственная община. Особенно сильно он тушевался, когда видел в такие моменты Мартикова — бывший старший экономист, гуманитарий с двумя высшими образованиями в гневе совершенно утрачивал человеческий облик, становясь похожим на бешеного зверя.

«Сааб» засекали, но каждый раз на ходу, когда он на высокой скорости с включенными фарами и сигналя, как иерихонская труба, проносился вдоль улицы Центральной. О месте его гнездования так и не смогли узнать, лишь сегодня Мельников принес весть о точке вероятной локализации.

— Вообще? — спросил герой разведчик, — колонки опустели. Ни одного человека. Я не пойму, им что, пить больше не хочется? Сгорела пятиэтажэка на Покаянной, снизу доверху выгорела. А по крыше бегал какой-то жилец в пижаме и орал. Он, похоже, там вообще один жил.

— И что? Сгорел?

— Нет, прыгнул. На клумбу. Ногу сломал и память отшибло.

— Ну хоть живой…

— Не знаю. Когда этого парашютиста в соседний дом вели, чтобы ногу полечить, к нему его личный монстр пришел. Огненный такой урод. Так прыгун с трамплина, как огневика этого заметил, вырвался из держащих его рук и на одной ноге ускакал. Как кузнечик прыгал, ей-богу.

— А я вот опять слышал, как внизу плачет ребенок… — сказал Влад, — вот думаю, может, сходить, посмотреть.

— Ну, Славик! — возмутился Дивер, — никуда ты не пойдешь. Я ж тебе говорил, не ребенок это никакой. Так, манок. Раскинули сети и ждут, пока какой-нить дурень вроде тебя на плач попрется. Сентиментальных-то развелось счас…

— Да ты-то откуда знаешь?

— Он дело говорит, — поддержал Дивера Степан, — манок это. В пещерах их знаешь сколько?

— Ну, в пещерах! Там уж сто лет всякая гнусь водится. Еще, небось, когда монастырь тут был, она на шахтеров нападала.

— Я тоже слышал! — сказал Мартиков, — плачет ребенок. Лет пять ему, не больше. Никто не слышал?

— Мы в ту ночь ничего не слушали, все на тебя косились. — Произнес Белоспицын.

— Так луна ж была!

— А что луна. Я уже Диверу хотел кричать, чтобы он веревки тащил, — сказал Степан, — а Василий еще бред нес, мол, одолел тебя твой монстр.