Трогать запрещено

— Вы оба наврали мне с три короба с этой гребаной базой отдыха. Ладно ты, но и дочь мою втянуть в это, серьезно? Взрослый мужик заставил врать молодую и глупую девчонку. Ей двадцать, мать его, лет, Титов!

Виновен по всем статьям. Даже сказать на это нечего. Еще с новогодней ночи меня поедом жрала совесть. Но при всем своем желании я физически не могу доказать это Степану. Любые слова будут пустым сотрясанием воздуха, тем более, пока он в таком состоянии на грани истерики. Без толку. Это как лупить мячом о стену — один хрен рикошетить будет в мою сторону. Поэтому развожу руками, выдыхая облако пара:

— Мне нечего на это ответить.

— Еще бы.

Понижаю градус накала, спокойно говоря очевидное:

— Ты мне не поверишь, но я не хотел, чтобы этот разговор случился здесь и вот так.

Данилов морщится и фыркает. Я продолжаю:

— Что бы я тебе сейчас не сказал, ты все равно воспримешь в штыки, потому что зол и взбешен. Любая попытка с моей стороны рассказать, как все было, будет сейчас звучать как оправдание, а я оправдываться за свои чувства не собираюсь.

— Гордость не позволяет?

— Так случилось, — игнорирую язвительный выпад друга. — Смысл махать кулаками после драки, Данилов? Ты злишься, я тебя понимаю. Я не прошу у тебя прощения или благословения — мне они на хер не нужны, потому что я от Юли не отступлю в любом случае. Только на нее злость срывать не вздумай, понял? Степ, она тут не при чем. Я накосячил. Я промолчал. Я в нашей паре «с яйцами», если тебе угодно, — возвращаю ему его же фразу, — мне и отвечать.

— Разумеется, тебе, Титов, — бросает Данилов. — Сумка Юлина где?

— Дай нам с Юлей вернуться в город. Я привезу тебе ее домой. Клянусь. Там и поговорим.

— Хера-с два, она поедет с тобой! Открывай багажник, блть!

Не слышит. Не хочет слышать. Для него я сейчас, как красная тряпка для быка.

Огибаю тачку и достаю из машины сумку. Данилов молча забирает ее у меня, закидывая в свой багажник, от души долбанув дверцей. Юля нервно топчется у двери, не решаясь подойти ко мне и опротестовать решение отца, когда тот бросает раздраженно:

— Сядь в машину, мы уезжаем.

— Пап, пожалуйста!

— Юлия Степановна, задницу свою посадила в тачку немедленно, иначе эта ваша встреча последняя в этой жизни, ты меня поняла?

Что мне остается в этой ситуации? Чтобы не усугублять ситуацию, только снова кивнуть в ответ на вопросительный и полный мольбы взгляд Юльки. Надеюсь, за эти дни она поняла, что при любом раскладе я ее не отпущу и буду биться до победного. И очень хочется верить, что, когда мой котенок едва не плача садится в машину отца, она не нафантазировала в своей голове ужасов моего предательства.

Я отхожу к машине, когда темный Мерс Данилова срывается с места. Поднимая столбы снега из-под колес, с ревом вылетает с парковки. Провожаю взглядом, снова оттирая пальцем каплю на рассеченной губе. Сука, в том же самом месте, куда пришелся удар Илоны! Сколько еще таких «пощечин» приготовила мне жизнь за мой выбор?

А, впрочем, плевать. Ради Юли готов принять все до одной. Последовательно отбиваясь от каждой.

Разворачиваюсь, огибаю тачку, ныряя в салон. Давлю по газам, срываясь следом за семейством Даниловых. Одной рукой вытаскивая телефон, набиваю Юльке сообщение:

Богдан:«Еду за вами. Люблю».

Юля

Перечитываю сообщение от Дана. Он едет за нами. Блокирую экран и, заерзав на сидении, оттягиваю ремень безопасности, оборачиваясь. Выглядываю в окно, позади нас по трассе и правда мчится знакомая Audi, сверкая фарами.

Богдан.

— Едет он, никуда не денется, — раздраженно бросает папа. — Упертый баран.

— Разве это плохо? — шепчу, папа ничего на это не отвечает.

Сердце кровью обливается. Я снова и снова прокручиваю в голове произошедшее на парковке. За что он так? Зачем ударил Титова? Я ведь видела и слышала, что Богдан ему ни слова грубого не сказал! Держался, хоть это тоже далось ему нелегко. А еще знаю, что Титов легко мог бы увернуться от папиного удара, но не сделал этого. Специально. То ли себя таким образом наказал, то ли папе дал возможность выпустить пар. Дурак! Теперь губа будет болеть…

Сжимаю в руках телефон, хочется вжаться в сиденье, слиться с обивкой и тихонько заплакать от безысходности. Смотрю на папу, он сосредоточен на дороге. Выглядит сегодня будто старше своих лет. Лоб избороздили хмурые морщинки. Небритый, волосы на голове в полном беспорядке. Ничего нет от вечно спокойного, улыбчивого и миролюбивого Степана Данилова, который встречает Новый год в пижаме с оленями. Который печет имбирные печеньки и громко смеется над моими шутками. Дан был прав — поставить в известность отца оказалось сложнее, чем я, наивная фантазерка, надеялась. Титов вообще во многом был прав.

— Ты злишься? — спрашиваю, когда уже становится невозможно молчать.

Даже радио и то в машине не играет. Тишина давит на барабанные перепонки.

— А ты как думаешь? — быстрый взгляд в мою сторону.

— Почему? Мы ведь не сделали ничего плохого…

— Такой у тебя идеал мужчины, Юль?! — взрывается па. — Трус и лжец? Я думал, мы с матерью воспитали тебя лучше!