Трогать запрещено

— После того, как Юла не пришла на встречу, ты написал, что разочаровался в ней, — Богдан молчит. — А теперь разочарована я. В тебе. Никогда бы не подумала, что такой сильный и взрослый мужчина может быть таким трусом!

— Ты слишком меня идеализировала, котенок.

— Очевидно, да.

Открываю дверь, ставя точку в разговоре.

Глава 21

Юля

— Юль, он же тебя не обидел, да? — интересуется осторожно Вероника, поглядывая на меня.

Все последние двадцать минут, что мы мчали в сторону моего дома, в машине стояла звенящая тишина. Наверное, лучше бы было, если бы Ника продолжала молчать. Говорить почему-то сейчас в тысячу раз больнее.

— Нет, — качаю головой, — не обидел. Увы, но Титов слишком правильный, чтобы меня обидеть.

На глаза то и дело наворачиваются слезы. Вот и сейчас. Приходится снова зажмуриться, активно хватая носом воздух. Я не буду реветь. Больше я не буду реветь!

Перед глазами весь сегодняшний вечер, как одна сумасшедшая поездка по американским горкам. То дикие взлеты, то захватывающие дух падения.

В отеле я собиралась молча. Ника, которая ждала меня в коридоре, тоже не проронила ни слова. Уходила из номера я тоже безмолвно. Хотя хотелось кричать. Так громко, как никогда в жизни не кричала.

Полное опустошение.

— Когда он тебя выволок со сцены, я так испугалась… — снова заговаривает Ника.

Я ничего не отвечаю.

— Дозвониться тебе пыталась, ты не отвечала…

Да, телефон остался в клубе. Думаю про себя, но вслух по-прежнему не проронила ни слова. Только проглотила очередной всхлип, прижимая ладонь туда, где сжимается в судорогах сердце.

— Юль, ну, скажи хоть что-нибудь! — дрожит голос Вероники, будто и она сейчас вместе со мной начнет глотать слезы. — Я такая дура! Прости, пожалуйста, если бы я знала, что это его мальчишник — в жизни бы тебе не предложила, Юль!

— Я знаю, Ник, знаю.

— Ты обижаешься?

Качаю головой:

— Нет. Просто больно.

— Что… — начинает подруга, притормаживая на светофоре, резко замолкая.

Я оглядываюсь.

— Что «что»?

— Я спрошу, но если это не мое дело, просто промолчи, ладно?

Молчу. Жду вопроса. Ника, будто перед нырком, набирает в легкие побольше воздуха и выпаливает:

— Между вами что-то было, да? А потом он тебя… ну, домой… отправил… поэтому ты сейчас в таком состоянии? Ты только скажи, Юлька, я ему такую «сладкую жизнь» устрою, всю жизнь жалеть будет, что…

У меня с губ срывается смешок. Один истеричный смешок. Ника замолкает. За ним вылетает второй. Третий. В итоге дикий смех перерастает в горький вой и поток слез, которые я все смахиваю и смахиваю с щек, а они все, заразы, не останавливаются!

Было. Ага. Все было! И почти признание, и почти близость, и почти ссора. Все «почти» было. И все закончилось ужасным, страшным разочарованием в человеке. Почему он так? Зачем? Какая разница, сколько мне лет? Сколько ему лет? Какая разница, что подумают люди? Какая разница, что это «не принято»? Да и где кем «не принято»?

Не понимаю!

Глупо оглядываться на мнение окружающих, когда сердце разрывается от боли и чувств. Может, я чего-то не вижу? Может, я в силу возраста все еще слишком верю в сказки? Не знаю! Но точно знаю, что так быть не должно. Любовь способна даже на самые невероятные вещи, стоит двоим только захотеть. А любовь есть! Я точно знаю, что есть! У родителей была! И у меня… Уже, кажется, тоже с приставкой «была». Потому что Титов совершенно четко обозначил свою «позицию»: нельзя, неправильно, не для меня. Я же уже трижды делала первый шаг, пытаясь доказать ему, что достойна быть с ним рядом. Итог? Одно унижение ярче другого. Больше я этого делать не буду.

Богдан

Виски сегодня залетает, как вода. Ни один градус ни в одном глазу не задерживается, и это, сука, бесит! Я пью, пью, пью, но не пьянею. Голова все еще ясная. Ноги все еще держат. И мне все еще хочется сдохнуть. Впервые за все свои четыре десятка лет желание уснуть и не проснуться. Даже в самые тяжелые времена я всегда находил выход. Из любой ситуации. Сейчас же — тупик.

За грудиной болит так, будто ребра в щепки. Сердце в клочья. Я чувствую себя правильным, но отменным дерьмом. Еще и это Юлькино: «Никогда бы не подумала, что такой сильный и взрослый мужчина может быть таким трусом…» — на повторе в ушах снова, и снова, и снова. Да, котенок, именно трусом.

Иначе, кроме как трусостью, все случившееся сегодня не назовешь. И кто бы знал, как я люто себя ненавижу! За приезд. За чувства такие неуместные к такому неподходящему человеку. И за слабохарактерность, которая не позволила оттолкнуть ее сразу, дав девчонке подобраться слишком близко.

Сука!

Снова наливаю виски. Снова опрокидываю в себя. Глотку обжигает. Морщусь. Все еще дышу — херово. Повторяю. Не знаю, на каком по счету бокале я слышу стук в дверь. Открываю чисто рефлекторно. На пороге Данилов.

Первая мысль — пздц, Юля все рассказала. Вторая — она гораздо смелее меня, и что-что, а папе жаловаться точно бы не побежала.