Читаем Троеточие… полностью

Люда милость тети-бабушки приняла сдержанно. С одной стороны – наконец-то реальный шанс вырваться из этой кромешной нищеты. С вечно поочередно болеющими детьми она не могла нормально выйти на работу даже в свое конструкторское бюро. Халтуры на дом практически не давали. Ее левый приработок с заводской наглядной агитацией закончился вместе с нелепой смертью Мони-фарцовщика: он в свои тридцать три разбился на мотоцикле. На похоронах перешептывались, что ему «помогли». Да что ему помогать? Носился как бешеный на нем. На его место взяли настоящего художника-оформителя по распределению. Но тетя Ксеня была неподъемная – раз, с характером похлеще баб Жени – два и с другими недовольными родичами – три. Сколько она в таком состоянии проживет, никто, а тем более Людка, даже не предполагал.

– Я спросила в медпункте, – шепотом рассказывала Нила, – мне Вера Петровна сказала, что обычно больше года не живут. Максимум полтора. Дай ей Бог здоровья, конечно.

– Кому? Панковой или медсестре?

– Обеим! Ну не ерничай. Люда, ты перспективы понимаешь? У Ксении Ивановны свой сапожник, портниха и модистка.

– Это кто?

– Та, что шляпки делает. И у белошвеек все простыни вышиты вензелями и в мережках.

– Ну раз вензеля… как тут отказаться, – вздохнула Люда. – И какая, в принципе, разница? Все равно дома как пришитая, а так хоть пару копеек буду получать. Все равно полегче будет. Ну что, придется обратно в гостиную переезжать…

В отдельной комнате, в которой жили Фира с Ванечкой, потом Женька с Петей, потом Нила с Павой, Люде с Толиком пожить не удалось. Туда срочно нанятым за бутылку грузовиком подопечные Толика очередные курсанты высшей мореходки помогли перевезти из дома на Чубаевке любимую кровать, то самое льняное парадное постельное белье в мережках и одежду Ксени.

А через день привезли на скорой и внесли на носилках на второй этаж саму легенду четвертого Упрторга, черного аудитора и финансового гения Ксению Ивановну.

Людка попытается подложить под нее судно и не сможет.

Ксеня сморщится и застонет – на ягодицах после больницы уже стали проявляться мокнущие пятна. Людка на раз-два толкнет ее, как умирающего кита, на бок и побежит на кухню за крахмалом – припудрить ранки. А потом перевалит обратно на судно. Простынь и постель промокнут сразу.

– Мимо, – простонет Ксеня. Людка попытается осторожно вытащить бесполезное железное судно из-под Ксениной туши.

– Толю зови, – промычит та, натягивая рабочей рукой подол на ноги, – ты меня не поы-ымешь…

Ксенино наполовину обвисшее лицо скрывало всю дикую панику, которая, как взболтанное теплое шампанское, рвануло вверх из желудка к носу, перекрывая дыхание, сбивая все мысли и ее расчеты.

«Конец… Буду мучаться… Не угадала… Хотя Светка еще дохлее, Людка хоть жилавая. Олежка-Олежка… неужели я поспешила ставить на тебе крест?»

Зашел Толик. Деликатно стараясь не смотреть на рыхлые бедра Ксении, осмотрел кровать.

– Так, плохо, что спинка цельная, – он нагнется. – Ножки хорошие, за ножки зацепим ремни, будете подтягиваться чуть-чуть, а сейчас: Люда, давай – раз-два, взяли. А вы группируйтесь, пожалуйста, постарайтесь сжаться.

Ксеня посмотрела ледяным взглядом, полным презрения и отчаяния.

– Мысленно группируйтесь – все равно будет легче, – отрезал Толик.

Вдвоем они рывком приподняли и, провернув на здоровой ноге, опустили родственницу в застеленное клеенкой кресло. Людка собрала простыни и повернулась:

– Ксения Ивановна, потерпите пару дней. Мы же два инженера – что-нибудь придумаем, наладим. Проголодались? Я бульон с клецками сварила.

Ксеня в больнице истосковалась по нормальной горячей домашней еде и с жадностью схватилась за ложку. Облилась. Людка перехватила:

– Я покормлю! Давайте я.

– Сама… Не инада… Я сама… Бы-ырее научусь…

Бульон остывал, Ксеня черпала и разливала половину на сорочку и пеленку, которую, как слюнявчик, повязала ей Людка.

– Мы обе научимся, – внезапно внятно и четко скажет она. – Кладите меня обратно.

<p>1983</p><p>Сердечная мышца</p>

Леська принесет из детского сада очередную затяжную гнойную ангину. Через две недели любимый педиатр Лариса Яковлевна, осмотрев и послушав ее, скажет Люде:

– Собирайтесь. Похоже, осложнение на сердце. Сделайте кардиограмму завтра и будем решать.

– Миокардит, – подтвердит кардиолог. – Срочно в больницу.

Людка охнет:

– А Ксеня?

Они за полгода приноровились друг к другу, и ежедневные подъемы-перевороты, выварки стирки и трехразовое питание вошли в свой график. Людка уже сама приподнимала и поворачивала Ксению Ивановну, которая подтягивалась за канат здоровой рукой. Правда, несмотря на невероятно окрепшие руки, у Людки ужасно болела вечерами спина, но она привыкла. А сейчас больница…

– Я думаю, за недельку вас подлечим.

– А дома никак нельзя? Я умею уколы ставить хорошо, – робко спросила она.

– Мамаша, вы что, ребенка угробить хотите? – фыркнул врач.

Перейти на страницу:

Все книги серии Одесская сага

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза